Тот, кто увлек в спасительную «тень»

Наталия Каминская

Распечатать

На Октябрьской улице, в Москве, в обычном жилом доме №5, практически, в квартире они устроили театр, равному которого не отыскать по всему земному шару. Они — это художник Илья Эпельбаум и актриса Майя Краснопольская, муж и жена. Было это в 1988 году, когда в нашей театральной практике возникновение театра «снизу», т.е. по собственной инициативе, считалось из ряда вон выходящим событием. Создавалось впечатление, что эта артистическая пара просто хотела играть в домашние театральные игры. Так оно, в сущности, и было, наверное, ведь впоследствии эта как бы «домашность» стала одним из эстетических принципов театра «Тень». Вот только не путать с самодеятельностью! Домашний, малый формат, часто и намеренно используемые здесь как бы «подручные» средства выразительности, взятые из повседневного обихода, не помешали театру «Тень» стать филигранно профессиональным, эстетически безупречным театральным организмом. Они, Илья и Майя, давно доказали, что большое искусство живет, где вздумается и гуляет само по себе, часто – вдали от пышных «академий» с мощными колоннами, лепниной, бархатом кресел и внушительной офисной частью. Более того, любимым предметом их рефлексии стал как раз такой стационар – Лиликанский Королевский Большой Академический Народный театр драмы, оперы и балета. Они его придумали и построили внутри своего помещения площадью 16 кв. м.!

Но это – потом, а вначале, как рассказывал Илья, состоялось «…все очень просто. В 1988 году, когда мы решили делать свой театр, нашей дочери Марфе было три месяца. А через год родился сын Арсений. То есть конкретные житейские обстоятельства все и решили. Получился театр, ориентированный на семью с детьми. Причем по мере того как дети вырастали, репертуар менялся». Ну, конечно, ведь никогда мы не поймем, «из какого сора растут стихи, не ведая стыда!». «Мне было 20 лет, - рассказывал Илья, - я учился в Строгановском училище, из семьи я совершенно нетеатральной, не знал ни одного режиссера по фамилии… Но для себя выбрал (и этим теперь очень горд) Театр на Малой Бронной, где тогда работал Эфрос. Мне очень нравились его спектакли. Причем, как я теперь понял, привлекали не пьесы, а то, что и как Эфрос с ними делал: атмосфера, фантазия, детали…».

Зато Майя училась именно театру, в Гнесинке, на существовавшем тогда отделении актеров театра кукол. И однажды они соединили свои жизни и судьбы, и возник театр «Тень», где предметное и атмосферное, интеллектуальное и эмоциональное соединились в уникальной, упоительной театральной игре.

К слову, в крошечном (зрительный зал мест на 50) театре «Тень» почти всегда, кроме пищи духовной предлагают и вполне материальную, причем, еда тоже становится произведением искусства и частью спектакля.

Давно еще, в «Щелкунчике» возникала декорация из теста, которую Майя каждый раз заново выпекала перед спектаклем, а у «дворца» бил фонтан из настоящего лимонада. Все это можно было есть и пить. В ряде спектаклей зрителей угощали лиликанскими пирожными размером с ириску, свежайшими и вкуснейшими. В спектакле «Куккафе», где на выбор зрителей, сидящих за столиками, играют шекспировские комедии и трагедии, их потчевали «шекспировскими» яствами: подают много томатного сока (кровавый, что и говорить, был автор); жюльены, которые аккуратно помешивают макбетовские ведьмы, изготовленные, в свою очередь, из охотничьих колбасок; маленькие печенья-рыбки с красной икрой, названные, кажется, «поцелуй Джульетты», мини-маску Мальволио в кучерявом парике, который есть не что иное, как винегрет.

В полном соответствии с «домашней» обстановкой представления сами руководители театра часто выходили перед публикой «в образах». Не забыть, как Илья, кудрявый, рыжий и румяный, появлялся в «Щелкунчике» расколдованным принцем в черном с золотом камзоле и сам демократично чистил для детей настоящие орехи.

Очень быстро в «Тени» полюбили мистификации - задолго до популярного нынче жанра «мокьюментари» здесь с блеском начали дурить головы доверчивым зрителям. Так была однажды «найдена» неизвестная опера (!) П. И. Чайковского «Лебединое озеро», и Майя Краснопольская в роли искусствоведа читала перед спектаклем лекцию о находке, сопровождая ее тщательно отобранными и такими убедительными фактами, что хотелось немедленно залезть в музыкальную энциклопедию и отыскать там следы существования этого сочинения. Майя – мастер изобразить «лектора», впарить публике глубоко научное знание, которого нет в природе, она делает это с неподражаемым артистическим блеском.

А «Лебединое озеро», тем временем, в клавирном варианте и в исполнении хороших оперных певцов, разыгрывалось в присутствии волшебного фонаря и теневого театра, с помощью тюля и белоснежной ваты, свечей в канделябрах и старого пианино… Шутка, игра становились путешествием в эстетический мир старых особняков и дворянских театральных представлений, в «бабушкины» сундуки и бюро, хранящие память об ушедших красотах.

В «Тени» смело взялись за неподъемные классические шедевры и играли многочасовые пьесы мнут этак за 15, часто – по нескольку спектаклей в один вечер. В афише значился, например, «Гамлет» (далее спектакль назывался «Тень отца»). Но ни сюжета, ни героев великой трагедии в постановке практически не было. Вместо них - «лекция о театре для малышей», и снова Майя в роли лектора. В фойе зрителям рассказывали про гардероб, буфет и даже туалет, а в зале замечательный пианист Андрей Семенов, который, к слову, и сыграл в свое время весь клавир «Лебединого озера», уже шпарил роль принца датского. А дальше артисты в черном затевали возню с кубиками, и постепенно из них складывались великие пьесы мирового репертуара: «Гамлет», «Дон Жуан», «Чайка»… Можно было бы назвать все это обучающим проектом, или обучающей игрой с предметом, и все было бы правильно, только очень скучно. Перед нами блестящий, ироничный, смелый и невесомый, оперирующий изобретательным визуальным рядом и апеллирующий к нашему культурному багажу театр, в котором главенствуют игры и превращения. Наверное, все же так. Искусство в чистом виде.

А потом они придумали Лиликанский театр. Илья сказал: «Хотелось сделать спектакль большой формы», – и более убийственно иронического, а вместе с тем, обезоруживающе простого объяснения трудно вообразить. Весь этот крошечный театр-шедевр явился рефлексией на так называемый «большой стиль», на некое помпезное и важное академическое заведение. Чем меньше театр, тем напыщеннее его название - Лиликанский Королевский Большой Академический Народный театр драмы, оперы и балета. Сам же театр имеет размер макета. Снаружи это классическое здание с колоннами. Внутри – «императорский» зал с лепниной на потолке, роскошными люстрами, бархатными креслами, тяжелым занавесом, балконами и царской ложей. Заглянуть внутрь единовременно могут примерно 2-3 зрителя, поэтому спектакли даются несколько раз за вечер, и публика запускается партиями. Ты заглядываешь внутрь здания через изящное венецианское окно и видишь там публику лиликанскую, в отличие от нашей, аж 999 персон! Эти человечки размером с мизинец в нужный момент аплодируют, а находящиеся в оркестровой яме дирижер и музыканты двигают смычками и машут палочкой. Лиликанский театр – абсолютное художественное чудо, филигранное и изысканное, даже, когда безмолвствует, и в нем не дают спектаклей. А уж спектакли – это и нечто волшебное. Кто только над ними ни работал: Петр Фоменко, Анатолий Васильев, Тонино Гуэрра, Сергей Юрский, Николай Цискаридзе… Создав Лиликанский театр, Илья и Майя затеяли в нем «масштабный проект» под названием «Лиликанский музей театральных идей» и пригласили выдающихся людей на постановки. Так возникли пятнадцатиминутный «Мизантроп», поставленный Анатолием Васильевым, спектакль Тонино Гуэрры «Дождь после потопа», сочинение Сергея Юрского «Канделис», объявленное как неизвестная трагедия Шекспира, балет «Смерть Полифема», в которм танцевали ноги Николая Цискаридзе, т. к. целиком он в размеры театра не поместился. То, что создавали на сцене сам Эпельбаум и замечательный художник Виктор Платонов, трудно поддается описанию. Непременно частые перемены декораций: мрачные утесы, средневековые чертоги, панорамы лесов, полей и рек; сверкающие бальные залы, спальни и трапезные; крошечные балеринки, бьющие ножкой о ножку, миниатюрные разбойники и рыцари, размахивающие холодным оружием… - перед нами настоящие произведения искусства, которые сродни антикварному фарфору, драгоценным шкатулкам и прочим музейным раритетам. Однако это – театр, где все живет, действует, где острейшая пародия, очевидная веселая рефлексия на крупные формы, ни кого не желая обидеть или уязвить, ни с кем не думая меряться мускулами, сама становится блестящим артефактом. Театр, где любая парафраза, апеллирующая к начитанным, любящим искусство людям, обязательно оборачивается самоценным произведением искусства.

Так случилось и с другим лиликанским проектом – постановкой знаменитых классических опер, которые совместными усилиями композиторов-аранжировщиков, художника и режиссера вмещаются в 15 минут сценического времени. И вот в «Кармен» один за другим появляются ни чем не отличимые брошенные любовники, пока идет знаменитая ария Кармен (роковой женщине подарен турнюр, на который она встает, как змея на хвост), несчастные плодятся с катастрофической быстротой. И вот уже целый отряд хором поет «Разлюбила меня!». Или в «Евгении Онегине» контрапунктом становится дуэль за двумя роялями – белым и черным, и именно белый рояль, а не сидящий за ним Ленский, падает. «стрелой пронзенный». Наконец, в «Волшебной флейте» одна из главных музыкальных тем звучит, как бы, из чудесной шкатулки-карусельки. И всех примиряет финал, когда шкатулку окружают подобревшие, просветленные персонажи: и Зарастро, и Моностатос, и Царица ночи, и Тамина с Паминой, и Папагены, и птаха малая, и чудовищный змей, который, ластится, растеряв всю свою злость. А Илья ведь мечтал поставить здесь весь вагнеровских цикл «Кольцо нибелунга». Не успел…

Из последнего, что успел, - «Театр воображения». Спектакль, замечательный уже одной своей идеей, родившейся в эпоху переформатирования всех наших понятий о драматическом и оперном искусстве. Сегодня ведь так называемый «большой классический стиль» с его стокилограммовой бутафорией и духоподъемной литературно-музыкальной основой явно уступил дорогу совсем другому, новому театральному искусству.

«Театр воображения» включает оперу «Иван Сусанин» комедию «Чайка», «Психо», спектакль «в жанре современного танца», созданный «по мотивам одноимённого кинофильма Хичкока и «Чёрный куб», заявленный как «социальная драма-пантомима» на основе сценария Тонино Гуэрры. И современный танец, и чеховская пьеса, и психологический триллер Гуэрры, и патриотическая опера про Сусанина идут исключительно в титрах, больше в пустой черной сценической коробке … ничего нет! Ну, конечно, избранная на этот раз дорога – снова сокрушительная рефлексия, но теперь – на современное искусство. Перед нами все его ключевые особенности: депрессивные обстоятельства, жесткие события, сценический минимализм, и использование компьютерных технологий, и апелляция к новейшим психологическим исследованиям, и, деконструкция классического сюжета, и отказ от прямой интерпретации. Смех смехом, и в «Тени», вроде бы, в своем обычном духе подтрунивают над модными трендами, однако сами отлично в них вписываются, превосходно владеют инструментарием. Тот же шрифт на экране – не просто пересказ происходящего, потому что сама форма букв, их размер, паузы между строками, ритмы подачи текста под музыку и шумы строжайшим образом выверены, складываются в филигранную режиссерскую и сценографическую партитуру. Да и дозировки в текстах ожидаемо профанного с серьезным, а рационального с сентиментальным точны, как в аптеке.

Илья Эпельбаум был художником и в самом прямом смысле этого слова, и в расширительном, обобщенном: он сочинял и строил вокруг себя целый мир, в котором ощущались тепло и солнце, хотя далеко не всегда там преподносились веселые события и размышления. Свет и тепло исходили от самого присутствия - в деталях не только спектаклей, но и театрального интерьера, и личной манеры общения - огромного, щедрого, веселого, чуждого выспренности художественного таланта. Размеры неподражаемого искусства Ильи Эпельбаума обратно пропорциональны скромным габаритам театра «Тень». Они очень велики.

Подписи в порядке следования в тексте:

Илья Эпельбаум
Пространство спектакля «Куккафе» театра «Тень»
Сцена из спектакля «Куккафе» по У. Шекспиру. Московский театр «Тень»
Сцена из спектакля «Ночь после потопа»
Внутри Лиликанского театра, зрительный зал и сцена. Фото А. Россоловского
Фасад Лиликанского театра. Московский театр «Тень»
Фасад Лиликанского театра
Фото @ Театр «Тень»

Возврат к списку