На том и этом свете

Вячеслав Шадронов

Распечатать
«Бесы Достоевского». Режиссёр Константин Богомолов. Художник Лариса Ломакина.
Генеральный продюсер Светлана Доля. Художник по свету Иван Виноградов. Копродукция Театра на Малой Бронной, Фонда имени Соломона Михоэлса и Барвиха Luxury Village.
Премьера 21 и 22 октября 2020; концертный зал «Барвиха Luxury Village»

— Ну, а вторая причина, большая-то?
— Тот свет.
— То есть наказание?
— Это всё равно. Тот свет; один тот свет.
— Разве нет таких атеистов, что совсем не верят в тот свет?
Опять он промолчал.
— Вы, может быть, по себе судите?
— Всякий не может судить как по себе, — проговорил он покраснев. — Вся свобода будет тогда, когда будет всё равно, жить или не жить. Вот всему цель.
— Цель? Да тогда никто, может, и не захочет жить?
— Никто, — произнес он решительно.

Есть у Константина Богомолова тексты, к которым он обращается не по разу и постоянно возвращается, словно ходит кругами, приближаясь то с одной, то с другой стороны, то касаясь вскользь, то погружаясь глубоко - это «Чайка» и «Три сестры» Чехова, «Идиот» и «Бесы» Достоевского. К «Идиоту», например, Богомолов впервые подступился, когда ставил «ТурандоТ», и в конструкцию фьябы Гоцци вписал достоевские характеры, сюжеты, конфликты; потом ассоциации с князем Мышкиным и Настасьей Филипповной возникали и проговаривались вслух главным героем в «Мушкетерах»; и уже далее - это если забыть про давнишний, примерно в одно время с премьерой «Турандот» запущенный в производство фильм «Дирижер», который начинал снимать Константин Богомолов по сценарию Валерия Печейкина, но через несколько дней после старта был отстранен продюсером Лунгиным от проекта, хотя в фильме, самим Лунгиным доведенным, реминисценции к «Идиоту», в частности, к образу мертвого Христа с известного полотна Гольбейна, остались - случился «Князь», где роль Мышкина-Тьмышкина режиссер ответственно взял на себя. Там же, в «Князе», без того преждевременно сошедшем со сцены, но еще в самой первой версии, сокращенной уже к официальной премьере, возник впервые и мотив из «Бесов» - эпилогом к «Князю» шла сцена по «ненапечатанной главе» романа «Бесы», встреча Ставрогина со старцем «У Тихона».

Спектакля «Бесы», поставленного Богомоловым в афинском центре Онассиса, я не видел, с ним московских «Бесов» сравнивать не могу, очевидно, это совсем разные произведения, хотя там Ставрогина тоже играла актриса и самоварчик в виде черепа с золотыми кранчиками по фотографиям сразу припоминается (художник во всех случаях у Константина Богомолова постоянный - Лариса Ломакина; московским «Бесам» она построила выгородку наподобие «колумбария» с пустыми ячейками, в одной из них заметен портрет ангелоподобной девочки вроде того, что увидел князь Тьмышкин, вернувшись из Трансильвании - в афинских, судя по архивным снимкам, декорация была другая). Так что нынешние богомоловские «Бесы» на Малой Бронной, временно переехавшей по такому случаю даже не на Яузу, а бери выше (и дальше), в Барвиху, для режиссера уже считай третьи, а для меня в лучшем случае вторые, опять же помимо кино, точнее, сериала - косвенных аллюзий на отдельные сюжетные мотивы и явственной на все ту же главу «У Тихона» в только что вышедшем на интернет-платформе «Хорошем человеке».

Забавно, однако вряд ли случайно, что купированный к премьере «Князя» эпилог на текст «У Тихона», всплыл не только опосредованно в сериале «Хороший человек», но и напрямую в спектакле «Бесы», мало того, возникает он неожиданно, вопреки инерции последовательного развития сюжета, вклиниваясь в «сердцевину» спектакля, в начало второго действия, и мало того, уж не знаю, постоянно или разово, но в этой - и только в этой - сцене Богомолов опять появляется как актер, но в образе не «князя» (будь он Ставрогин или Мышкин), а «старца»: развалившись в кресле у камина (камин в сценографии Ломакиной к «Князю» также присутствовал, правда, совсем иной по «дизайну», чем теперь в «Бесах»), умудренный литератор-мэтр, персонаж Богомолова, к которому Ставрогин обращается как к Бунину (!?), лениво выслушивает, ну или прочитывает ставрогинскую «исповедь», делая саркастичные замечания стилистического характера; а текст, который Богомолов адресовал Збруеву в эпилоге «Князя», здесь, в этой, центральной для композиции «Бесов» сцене, произносит Елена Морозова, играющая в спектакле Николая Ставрогина (на монологе она ласкает себя рукой, фоном звучит мелодия из «Эммануэль» - музыкальная ремарка иронична, пластически намекает на то, что литературная фантазия герою служит формой самоудовлетворения).

Понятно, что Елена Морозова в кожаном плаще или смахивающем на рясу черном платье не «играет Ставрогина», то есть не пытается изображать лицо определенного пола и возраста, а воплощает она идею, даже клубок, комок идей, которые не столько даже Достоевский, сколько Богомолов в образ Ставрогина вкладывает. Как и в «Князе», и в «Преступлении и наказании», да и в других постановках Богомолова, но в спектаклях по Достоевскому это почему-то особенно бросается в глаза и запоминается, возраст, а иногда и пол исполнителя не соответствует номинальному возрасту и полу героя. Роль, к примеру, Шатова в «Бесах» отдана самому зрелому годами участнику ансамбля Владимиру Храброву (кстати, из театра «Около дома Станиславского» - давно отмечаю, что Богомолов многое взял для себя, хотя и сильно переосмыслив, из эстетики Ю.Н. Погребничко, но в театре, кажется, с его актерами, сотрудничает впервые, хотя некоторые снимались в его интернет-проектах, включая и Храброва, у которого важная роль в «Хорошем человеке»), а роль Кириллова, наоборот, самому молодому (Владислава Долженкова я заметил еще студентом в «Утопии» Марата Гацалова на малой сцене Театра Наций, но внешности он как будто не яркой и не очень там запомнился, а у Богомолова «прорвался», сработал невероятно). То, что делает в «Бесах» Никита Ефремов-Верховенский - просто высший пилотаж. Впрочем, по обыкновению на кого-то из исполнителей досталось по две роли, и Мария Фомина выступает попеременно то за Елизавету, то за Эркеля, а Мария Шумакова после убийства Лебядкиной возвращается на сцену женой Шатова (она же, согласно титрам, русская порно-звезда Магдалена, рожающая черного-ребенка от своего цюрихского партнера из Нигерии). Все эти «переключения» тоже занимательны по-своему, но гораздо интереснее, как они встроены в драматургию спектакля.

Пересматривая за последнее время «Идеального мужа» и «Карамазовых» с неизменным воодушевлением, равно и «Трех сестер» с «Мужьями и женами», я все-таки грешным делом думал, что сколь ни далеко ушел Богомолов в своем методе и стиле от себя прежнего и еще недавнего, и сколь ни значительны его работы последних лет (включая и петербургские, несомненно), но иной раз и заскучаешь по Богомолову шумному, веселому, трэшевому, с выплеском энергии, с капустно-КВНовскими гэгами, репризами на злобу дня, эстрадными пародиями и т.п. В «Бесах» практически все это спустя годы, когда никто уже не ждал и не надеялся, обнаруживается снова - вплоть до караоке и обнажёнки (в очень умеренных, строго дозированных количествах, и тем не менее); но старые приёмы теперь используются с совершенно иными задачами, а главное, в приложении к иному способу актёрского существования, привычному как раз по недавним богомоловским спектаклям. Особенно это бросается в глаза на дуэтной сцене Ефремова-Верховенского и Эркеля-Фоминой (Эркель тут оказывается священником из выкрестов), в основе которой текст диалога... Ивана и Алеши Карамазовых, так что легко сравнить, как те же самые слова звучат из уст Алексея Кравченко и Розы Хайруллиной в МХТ!

Разговор Алеши с Иваном из «Братьев Карамазовых» - не единственный фрагмент в спектакле «Бесы» из других произведений Достоевского. Как раз от книжных «Бесов» в театральных осталось не слишком много - прежде всего криминальная сюжетная линия, связывающая Ставрогина посредством Верховенского с убийством не только Лебядкиных (колоритный Игнат Лебядкин с его чудесными виршами, кстати, в списках не значится, не появляется на сцене и практически не упоминается), но и Шатова. Зато помимо диалога о детских страданиях из «Братьев Карамазовых» в «Бесы» попал значительный кусок... «Легенды о Великом Инквизиторе»: в свое время я изумлялся, что пятичасовые богомоловские «Карамазовы» не вместили «нелепую поэмку» Ивана Карамазова хотя бы фрагментарно, уже тогда догадываясь, что Богомолов от нее отказался сознательно, приберегая для лучшего случая - и вот пришёлся случай, вслед за репликами самого Ивана в монологи Верховенского вошла и «Легенда...», многословные пассажи Великого Инквизитора из которой персонаж Ефремова произносит от собственного имени, словно объединяя Верховенского и с Иваном Карамазовым, и с его Великим Инквизитором (и если Верховенский частично отождествляется с Инквизитором, то значит Ставрогин, сообразно предполагаемой этимологии его фамилии, с Христом...) А компанию братьям Карамазовым в «Бесах» составляет, среди прочих, Мармеладов со своим умопомрачительным монологом:

«...И всех рассудит и простит, и добрых, и злых, и премудрых и смирных... И когда уже кончит над всеми, тогда возглаголет и нам: «Выходите, скажет, и вы! Выходите пьяненькие, выходите слабенькие, выходите соромники!» И мы выйдем все, не стыдясь, и станем...»

- только что снова довелось услышать эти слова в гениальном исполнении Ильи Деля, который играет Мармеладова в богомоловском «Преступлении и на...», и уже непосредственно Мармеладов у Богомолова заметно рисуется, паясничает, но тот же текст, включенный в композицию «Бесов», оборачивается не просто юродством, а прям-таки вызовом. И ведь далее по тексту монолога у Достоевского следует:

«Свиньи вы! образа звериного и печати его; но приидите и вы!»

- а тут просматривается уже прямая перекличка с евангельским эпиграфом к «Бесам».

Достоевская диалектика и полифония, усиленная Богомоловым в «Бесах» за счет использования фрагментов сразу нескольких главных романов писателя, одновременно разбавлена и скупыми, но «ударными» актуальными вставками, и саркастичными (как это было опять же в «Идеальном муже» и «Карамазовых», а еще в «Триумфе Времени и Бесчувствия») режиссерскими ремарками на титрах, и пародийными клипами, и вставными музыкальными номерами - к примеру, Лебядкина как звезда русского шансона Мария Хромая, присвоив себе имидж Ирины Аллегровой, поет шлягер из ее старого репертуара. Однако не песни или репризы, как и прочие элементы богомоловского стиля периода «Идеального мужа» и «Карамазовых», выполняют в «Бесах» основную сатирическую функцию - «Бесы» против ожиданий в гораздо больше степени, чем даже «Идеальный муж» когда-то, несмотря на обилие религиозной символики в спектакле, воспроизведений картин и гравюр на библейские сюжеты, а заодно и молитв (снова то же, что в «Славе», звучит «господипомилуй»...), насыщены прямыми, даже прямолинейными - другое дело, что контекст все равно заставляет видеть в них скрытые планы... - высказываниями по актуальным вопросам, вплоть до того, что Верховенский не «пятерки» собирает, но создает «сеть», и за Шатовым не типография числится, но взрывчатка.

Поэтому старообразный раскаявшийся либерал и чуть ли не экс-революционер Шатов, уверовавший не в Бога, но в Россию и в православие, так мучительно напоминает пусть не конкретного, но обобщенного современного чиновника, политика, журналиста или деятеля культуры «государственнического» толка из недавних «прорабов перестройки» или лидеров 90-х (для конкретизации достаточно появления на экране фотопортрета Эдуарда Боякова, как многие помнят, дискутировавшего с Константином Богомоловым на ток-шоу «Не верю!» православного телеканала «Спас»); а инфантильный хипстер Кириллов, чей наркоманский гон под айяуаску будто заимствован не из романа Достоевского (хотя именно оттуда), но из пьес Вырыпаева, в продиктованное Верховенским письмо вставляет от себя проклятья «кровавому режиму Путина», но девчонкам, зовущим потусить, говорит, что у него covid, а из окна выглянув на Малую Бронную и увидев, «как похорошела Москва при Собянине» (на экране идут соответствующие титры и кадры), вместо того, чтоб совершить обещанное Верховенскому самоубийство, убегает под «Как упоительны в России вечера», и не выстрел раздается, но хлопок пробки от шампанского. Ну и упомянутый эпизод «У Тихона» завершается тем, что персонаж, который Богомолов оставил за собой, выходя к авансцене витийствует, представляясь Андреем Малаховым, крестится и благословляет аудиторию! Да, за полтора века после Достоевского «бесы» измельчали - Ставрогин по крайней мере свой крест кое-как донесет, а остальные... И ведь как точно замечено - православные и либеральные, но одинаково мелкие бесы эти все одного стада...

Но ещё в спектакле, кроме этих «мелких бесов», ведущих друг с другом сквозь века дискуссии о политике и морали, есть дюжина перформеров - почти наголо обритых парней в чёрных ветровках: они составляют массовку «заседания» у Виргинского, слабо походя на апостолов «тайной вечери», они же, словно коллективный, собирательный Федька Каторжный, осуществляют убийство Лебядкиных, и они же появляются снова, когда Маврикий (персонаж Андрея Субботина, актера театра на Малой Бронной, решен как отчасти комичный, но простодушный, чистосердечный, с акцентом говорящий по-русски мигрант в красном спортивном костюме) уводит Лизу от Ставрогина - догоняют их на улице и, похоже, ни Маврикию, не Лизе далеко не уйти... Вот они даже и не бесы, они просто свиньи: не рассуждают, не спорят, не одержимы «идеями», не ведутся на слова... не поют караоке, не пляшут под ретро-эстраду - это, может быть, безмолвная темная животная сила, которой беснующиеся в своих вечных спорах интеллигенты рассчитывают воспользоваться каждый к выгоде своей «партии», но в сравнении с ней достоевские «бесы» покажутся не просто мелкими, но и вполне безобидными чертенятами.

Впрочем, финал «Бесов» к показам на Яузе с превью в Барвихе, похоже, кардинально изменился, но сложился окончательно (с учетом того, что до сих пор не состоялась официальная премьера спектакля...): про клип, живописующий бегство Кириллова от Верховенского через окно на Малой Бронной в «похорошелую» Москву, равно и про самораспятие Ставрогина придется забыть - только пустая сцена, только затемнение, только караоке-титры «...и вальсы Шуберта, и хруст французской булки». А вот кастинг «Бесов Достоевского», как они теперь называются в выходных данных - тот еще паззл, калейдоскоп, пасьянс... Для меня принципиально было увидеть Богомолова в роли Ставрогина, придуманной изначально на актрису. Вернее, на двух актрис - Елена Морозова в составе с Александрой Ребенок, и они тоже очень разные: допустим, Морозова внешне менее выразительна - однако, по-моему, она в чем-то ближе к сути общего замысла; Ребенок же прекрасна и очень «технически» точна во всех этих фирменных «стертых» интонациях богомоловских «скороговорок», но безотносительно к концепции спектакля... Ведь и костюм, кожаный длиннополый пародийно-»демонический» плащ, пошит на женскую фигуру, и в тексте, дописанном поверх исходной фабулы, проговаривается, что скрываясь от Следственного Комитета, Ставрогин «изменил пол», хотя «в душе остался мужчиной»... Тем больше отваги и риска в том, что Богомолов и как актер сам готов взять эту «женскую роль» на себя.

Игоря Миркурбанова я в роли Верховенского также наблюдал уже при переносе спектакля из Барвихи на Яузу - предыдущие два раза играл Никита Ефремов. Но кроме того, Миркурбанов взял на себя и роль Бунина, в которого у Богомолова превратился старец Тихон, «исповедующий» на правах литератора-мэтра начинающего писателя Ставрогина - предполагался на эту роль, сколько я понимаю, Александр Яцко, и сыграл, и до сих пор заявляется в составах, но вот, оказывается, Бунина-старца удается (и очень по смыслу выходит интересно!) с Верховенским совместить! Так что пасьянс можно дальше раскладывать бесконечно - я бы очень хотел попасть на состав с Богомоловым-Ставрогиным, Ефремовым-Верховенским, Долженковым-Кирилловым... - но поскольку Мария Фомина, видимо, из проекта ушла, Долженков теперь постоянно будет Эркелем, которого Фомина играла на первом прогоне, а Куличков станет бессменным Кирилловым... до тех пор, пока в очередной раз все не переменится!

На самом деле перетасовки распределения - не чисто технический и не сугубо формальный момент в случае с «Бесами»: состав в значительной степени определяет ритм, интонацию, только что не структуру действия, а про восприятие я уже не говорю. К примеру, если Ефремов в роли Верховенского — хочешь-не хочешь, а сериальный «хороший человек» (ага...), то персонаж Миркурбанова в «Бесах Богомолова» - имея в виду опять-таки Верховенского, хотя к Бунину то же относится - словно Черт, выселившийся из Карамазова-старшего и вселившийся в Верховенского младшего (кстати, планировался показ «Карамазовых» в МХТ, где по слухам Богомолов до последнего оставлял шанс самолично заменить на один раз приболевшего Алексея Кравченко в роли Ивана Карамазова - наверняка очень было бы интересно, однако не сложилось, показ в результате отменили...). А уж если Миркурбанов берет на себя в одном составе сразу роли и Верховенского, и старца-писателя - конструкция вырисовывается уже совершенно фантастическая!

Тогда как Богомолов по обыкновению - а в чьих только ролях он «разово» (но порой неоднократно) не выходил, временно подменяя Максима Матвеева и Александра Семчева в «Идеальном муже», Филиппа Янковского в «Карамазовых», Игоря Хрипунова в «Чайке» и даже Розу Хайруллину в «Гаргантюа и Пантагрюэле»! - не персонажа играет и не характер, но как бы весь спектакль целиком в себе концентрирует; находясь в партнерстве с остальными участниками ансамбля - но в то же время существуя обособленно от них и в некотором смысле «поверх» них. Исключение составляет, как ни странно сценка в начале 3-го акта, причем на первом прогоне Богомолов выступал за Бунина (соответственно, Ставрогина тогда играла Морозова). Вспоминая, что Богомолов к тексту главы «У Тихона» возвращается снова и снова, стоит, наверное, иметь в виду, насколько важен для него этот фрагмент «Бесов». А тут довелось увидеть, как он в этом эпизоде оказывается партнером Миркурбанова (взявшего на себя, получается, две роли, вольно или невольно их отождествляя), и пока Миркурбанов в очках, вальяжно раскинувшись в кресле у камина, погружается в ставрогинский «роман», Богомолов озвучивает «исповедь» Ставрогина, имитируя мастурбацию под плащом - ни Морозова, ни Ребенок здесь до такой степени экстаза («до сладострастия, до буквального сладострастия»! - по Достоевскому...) не доходят!

Ну а серьезно - в Богомолов в «Бесах» соединяет опыт недавних постановок, в том числе по Достоевскому, с прежними, подзабытыми, а некогда заставившими на него обратить внимание приемами, переосмыслив, переоценив второе через первое. На памяти времена, когда небезосновательно считали (я и сам так считал), что лучшие спектакли Богомолова - капустники для церемонии «Гвоздя сезона». Давно уже (потеря для церемонии, между прочим, фатальная) Богомолов с Епишевым не занимается капустниками, но элемент эстрадный, репризный, доведенный где-то до самопародии, в «Бесах» постоянно всплывает. На втором антракте после монолога Верховенского к просцениуму выходит техассистент, чтоб пошевелить закрывшийся под старый пугачевский шлягер «Арлекино» занавес с нарисованным Шивой (или что там за языческий божок) - как бы тот высунутым языком дразнит остающихся в зале; а к финалу Кириллов, записывая под диктовку Верховенского, «от себя добавляет» желание «показать язык Путину» (Верховенский увещевает - мол, не надо, лишнее...). Ну вот как-то так и выходит у Богомолова - о серьезном, но «с языком»... Кого-то его «дразнилка» непременно раздражает, кого-то забавляет - а спектакль и режиссер ни на чем однозначном не настаивают. К тому же на всех трех спектаклях, которые я видел, не только составы на сцене, но и аудитория в зале (в залах) отличалась разительно.

На самом деле как скрытые цитаты, не опознаваемые сходу, так и броские «внутритусовочные приколы» у Богомолова в спектаклях присутствовали всегда, просто сменилась «тусовка» - репризу с упоминанием магазина «Вера Максимова и подруги» в «Идеальном муже» театральное сообщество принимало на ура, грохотом смеха (и она до сих пор звучит в спектакле, при том что Вера Анатольевна уж сколько лет как почила...), в точности так, вероятно - увы, мне остается лишь предполагать - целевая аудитория «Бесов» должна относиться к титру «Друян наконец-то вернулся из Таиланда», то есть с пониманием (Максимова - и Друян...) и по меньшей мере с ухмылкой, а прежние богомоловские зрители пролетают мимо. Но вот это, должно быть, и есть фундаментальный момент, подкупающий в театре Богомолова зрителей может и не «просвЯщенных», зато незашоренных, без готовых схем и клише в головах: не ИМ, но С НИМИ! причем не со всеми скопом об одном и том же, а с каждым на том уровне диалога, который отдельно взятый зритель готов и способен принять - пытается говорить режиссер, заранее брезгуя манипуляцией, внушением тривиальных и давно апробированных ответов, проповедью и агитплакатом.

Причем такая позиция режиссера по отношению к зрителю не сводится к продюсерской, менеджерской установке - она в принципиальной степени определяет и художественную структуру спектаклей Богомолова, а уж «Бесов»-то едва ли не в первую очередь. Метафизик и психолог даже в самом Достоевском уживались неохотно, а в голове современного читателя или зрителя они абсолютно не совмещаются - как правило, режиссеры, взяв текст Достоевского в работу, особенно, если дело касается его позднейших вещей, пытаются свести с концами, привести уникальную глубину мысли автора с вульгарностью и попросту непригодностью (до уголовщины) по сегодняшним меркам иных его суждений и выводов, а четкость, афористичность отдельно взятых фраз освободить, очистить от фирменного достоевского многословия, косноязычия. Богомолов и тут действует поперек общему правилу - только в его спектаклях пресловутое «косноязычие» Достоевского не просто адекватно и органично звучит со сцены, но и становится значимым элементом постановки, а пространные до головокружения, до обморока текстовые пассажи, превращающиеся в монологи (при статичных мизансценах, а в «Бесах» иногда и в «кино», если исполнителя не видно за операторами, выводящими на проекцию крупные планы!), которые и великие артисты прошлого сочли бы «неподъемными» (не для себя, конечно - для публики: не выдержит, заскучает, побежит...), изливаются потоками и захватывают, как никакое самое пестрое и шумное зрелище не смогло бы.

Вместе с тем как раз использование больших объемов текста, в том числе фрагментов, вырванных из сюжетного «каркаса», и даже заимствованных из других произведений того же (а бывало что и совсем других!) автора, не упрощает, не спрямляет достоевскую «полифонию» в общедоступную, удобопонятную повествовательную и идеологическую линии, а наоборот, еще больше усложняет, добавляет противоречий, ставит своей парадоксальностью в тупик, делает сценические образы амбивалентными, а словам, высказываниям, мыслям, которые озвучивают эти амбивалентные (то-то же передовая общественность «Славу» Богомолова попрекала «двусмысленностью» — в «Бесах» тоже по «интеллигентским» стандартам слишком много смыслов) персонажи, придают по меньшей мере двоякое значение, избегая оценочности. Богомолов уходит от ложно понятого «психологизма» Достоевского, а вместе с ним отметает и его морализаторство (к которому писатель склонен, чего уж там) - высвобождая и укрупняя, словно под увеличительным стеклом преподнося его - но тут он абсолютно заодно с автором, вот какой парадокс! - базовые антропологические, метафизические, космогонические идеи писателя. Того, кто идет в театр с давно и прочно сложившимися представлениями, убеждениями, воззрениями, и от спектакля ждет трансляции «прописных истин», с которыми заранее согласен, «Бесы Богомолова Достоевского» должны отталкивать, разочаровывать, даже бесить - для того они (среди прочего), сдается мне, и придуманы!

Вот только что персонаж «Бесов» выражался буквально «твоими словами», под которыми любой «приличный», «порядочный» человек подписался бы - а в следующую секунду он такое провозглашает, что хоть святых выноси... да еще и, оказывается, с «приходом», под «айяуяской»! Или ужасный, отталкивающий, преступный антигерой вдруг «задвинет телегу» - а в ней слышатся отголоски чего-то знакомого, близкого, родного... В мире спектаклей Богомолова нет заведомо «хороших» и «плохих» героев, людей «глубоко порядочных с безупречной репутацией» и тех, «кому я бы руки не подал», как нет «единственно верных» идей и мыслей «ошибочных», «ложных», нет различий между «высоким искусством» и «убогой попсой», хотя есть и то, и другое, но грань каждый волен проводить сам на свой субъективный вкус и по собственной совести (у кого осталась), а маркировать, оценить, навесить клеймо («хороший человек»!), пожалеть одних и осудить прочих – не получится; «правильное» и «прекрасное» постоянно ускользает либо оборачивается своей противоположностью.

Как в финале спектакля ускользает Кириллов от Верховенского, вместо револьверного выстрела пробкой от шампанского «выстреливая», и тоже понимай, как хочешь – подонок он, предавший «идеалы», обманувший товарищей и испугавшийся вопреки своим «убеждениям», как дошло до дела, или, напротив, молодец и смельчак, что предпочел жизнь смерти, не испугался осуждения, вырвался из бесовской «сети» на волю... Прелесть (пожалуй что и бесовская «прелесть» да...) театра Богомолова - в том, что «правильного» ответа на этот вопрос, как и на остальные, у него нет, по крайней мере от режиссера, из спектакля его не получить - но проблемы это не отменяет, и даже еще более заостряет ее, только театр за тебя ее не решит. Шатов и Кириллов, Ставрогин и Верховенский, даже Лиза и Марья, а уж тем более «Дождь» и «Пусть говорят», Малахов и Катаев – стоят друг друга; но если что-то можно всерьез и действенно противопоставить разномастной идейной бесовщине заодно с тотальным единокорытным свинством – то вот разве любовь, шампанское, забавы и прогулки.

Подписи в порядке следования в тексте:

Сцена из спектакля «Бесы». Театр на Малой Бронной
Верховенский – Никита Ефремов
Сцены из спектакля «Бесы» по Ф. М. Достоевскому. Театр на Малой Бронной

Возврат к списку