Фантастический реализм – это бегство от приземленности нашего мира

Антон Яковлев

Распечатать

Интервью – Елена Омеличкина

В сентябре петербургские зрители увидели премьеру «Игроков» Н. В. Гоголя в театре «Русская антреприза имени Андрея Миронова», а уже в декабре в Московском академическом театре Сатиры выйдет его спектакль «Лес». Разговор с режиссером Антоном Яковлевым получился не только о премьерах, но и о вызовах времени, об иллюзиях и вечном стремлении человека к свету.

В июле состоялась онлайн-премьера вашего спектакля «Игроки» по пьесе Н.В. Гоголя в петербургском театре «Русская антреприза имени Андрея Миронова», которая потом вышла к зрителям в реальном режиме. Снимали шестью камерами. С какими техническими и творческими проблемами вы столкнулись?

Честно говоря, в тот момент было непонятно, когда откроются театры, а премьеру нужно было сдать к определенному сроку. На зрителя тогда было выходить запрещено. Оставался единственный вариант – онлайн. В зале присутствовало 30 человек в масках, что не возбранялось. Я, честно говоря, считаю, что театр и онлайн вещи мало совместимые, суть театра - живое искусство. С другой стороны, когда мне сказали, что снимать будет телекомпания «Санкт-Петербург», и будет много камер, я подумал, почему бы не попробовать, это интересно. Я сидел на пульте рядом с режиссером трансляции, которая в это время шла на трех платформах в интернете. Монтаж происходил практически «с колес», в процессе показа. У меня в этом спектакле громадное количество мизансцен, световых перемен, он технически сложный, в движении, почти без статичных сцен. В итоге, интересный состоялся опыт − не просто онлайн, а - телеспектакль. Обычно проходит несколько месяцев или лет, пока грамотно снимут спектакль для телевидения, если вообще снимут, а у меня уже есть качественная видеоверсия премьеры. Знаете, есть только одно преимущество сьемки спектакля. Можно заострить внимание зрителя на акцентах, которые наиболее важны режиссеру. В свое время я участвовал в монтаже моих спектаклей в МХТ – «Крейцеровой сонаты» и «Дуэли». Например, «Сонату» канал «Культура» снимал в два разных дня, и, когда я монтировал, была возможность выбирать лучшие куски. Правда здесь, с «Игроками» - всев прямом эфире, и, как говорится, что успел, то успел. Но акценты поставить все же возможно. В общем, было увлекательно, хоть онлайн трансляция, как и обычная сьемка, все же никогда не даст живого отклика зала, не передаст его дыхания, энергии. В этом смысле кино и телевидение – искусство обмана, иллюзии. Это монтаж. Театр же рождается здесь и сейчас. Поэтому театр – искусство элитарное, хрупкое, он не может тиражироваться.

В «Игроках» дейстиве находится в ажитации, в ритме джаза, все множится. Это пульсирующая кардиограмма игры, траектория подскакивающего шарика рулетки. Что движет персонажами «Игроков», страсть к деньгам или к игре?

Конечно, к игре. Это пьеса не про деньги и не про карты, а про искушение, готовность преступить мораль ради своего изобретения. Здесь главный герой, Ихарев, похож на инженера Гарина из романа А. Н. Толстого со своим убийственным гиперболоидом. Ученый, одержимый своей идеей. На этом его и ловят. Увлеченный человек всегда уязвим, зависим. А профессиональные шулера хорошо разбираются в психологии и обладают талантом нащупывать твои слабые места.

Как родился пластический образ Аделаиды Ивановны, колоды карт, персонифицированной в женщину?

Аделаиды Ивановны как персонажа у Гоголя не существует, она плод воображения Ихарева. Но для него она вполне осязаема. Ему нравится видеть ее, советоваться с ней. Она – его альтер эго. Ведь она у меня не просто колода, она и есть воплощение игры, человеческого искушения, коварства, она манкая, сексуальная женщина.

В одном из интервью Сергей Женовач рассказывал, что во время работы над дипломным спектаклем его педагоги Петр Наумович Фоменко и Роза Абрамовна Сирота даже повздорили из-за финала «Игроков». Глов-старший и младший, чиновник – жертвы или соучастники преступления? А во-вторых, должен ли прозвучать в финале выстрел? Но, возвращаясь к вашей постановке, Аделаида Ивановна увлекает сразу нескольких мужчин, постепенно становится ведущей в танце. В конце она весьма осязаема и для Глова-младшего.

Глов для меня уже не человек, а бесенок. У Гоголя никогда не бывает простых, бытовых историй. Параллельно с миром живых существует мир мистический. На первый взгляд, кажется, что это пьеса про блестящих шулеров, но они, конечно, же, не обычные люди. Это компания бесов, не с хвостами и копытцами, а самых обыкновенных, живущих среди нас. Они давно продали душу дьяволу, а Ихарев еще на пути к этому. У него еще есть выбор.

Гоголь написал эту комедию в 1842 году, и в этом же году был издан первый том «Мертвых душ».

Да, они и есть «мертвые души». Не просто фабульные персонажи, а часть высшего замысла, изобретательной схемы судьбы. Их обман - урок человеку, который влюблен в себя и свой талант. Ведь Ихареву как «инженеру» важно, чтобы его изобретение оценили такие же, как он сам. И они дают ему желаемое, кажутся понимающими людьми, которые разделяют его стремления и ценят его редкий талант. Его всячески заставляют поверить, что он – гений, а они − его поклонники. На этом и строится тонкая игра на чувствах самовлюбленности творца. Самое великое искушение – гордыня. Я могу! Могу переступить черту, потому что именно я имею на это право. Это как тема Раскольникова. Великие умы выше морали. Но идея отказа от морали и губит самого Ихарева. На это ему и намекает Аделаида в конце: если ты считаешь, что тебе все позволено с другими, почему ты уверен, что другие не могут все позволить с тобой?

Аделаида показывает ему, что он такой же муравей, как остальные. Такое же зависящее от судьбы и от искушений человеческое существо. «Игроки» − это, прежде всего, история потери иллюзий, уверенности в собственной избранности. А уж пустить себе пулю в лоб, или же отнестись к этой истории как к уроку, сделать правильный вывод, это уже только твое решение. Персонаж всегда может и должен выбирать. Каждую секунду сценического времени. Переступить черту или нет, подняться над своими страстями, искушениями, или нет. Ихарев тоже стал жертвой страсти, но погиб ли он как человек, или у него еще есть шанс? Не знаю. Каждый в своей жизни сталкивается с искушениями. И если у него нет внутренней силы, чтобы противостоять им, этот путь неизбежно ведет к тьме. Это моя тема. Практически во всех моих спектаклях персонажи борются со своим «темным я». С разным успехом, конечно…

Ихарев в финальном монологе сетует, почему же у нас «земля такая надувательская», и как теперь хитрить порядочным людям…

Больше всего его уязвило, что его талант, его изобретение никому не нужно. Он видел себя великим инженером, художникомс незаурядным умом, а его «объегорили», как ему кажется, банально ради денег. А где же настоящее признание, где же уважение? Он поэтизирует обман и убежден, что если он сделан талантливо, на высшем уровне, суть обмана простится. Ты должен взойти на вершину обмана, потому что мир так устроен. И его самое большое разочарование не от того, что он потерял деньги, позже он с этой колодой мог бы выиграть гораздо больше, а именно в том, что он потерял веру. Вокруг нет людей, которые оценили бы искусство, качествоего обмана. Деньги для него – логический результат его таланта, заслуженная плата. Ему кажется, что он придумал ракету, а его победили деревянным мечом.

А игра перестала быть искусством.

Абсолютно точно. Ему казалось, что его колода карт такое же искусство как литература и живопись. Он был готов годами убивать свое зрение, силы, создавая эту потрясающую колоду. Это его Галатея. Но, как во «Франкенштейне», чудовище поглотило своего хозяина. Ибо, если талант не во благо – он не создает искусство. Искусство — это попытка приподнять человека над его грехами, приблизить к свету. В этом и заключается цель каждого из нас − оторваться от грешного мира, улететь от разрушающего быта и искушений. Мы должны пытаться стать лучше. Искусство призвано менять человека и его жизнь. Я сейчас ставлю «Лес» в Театре Сатиры, и главный герой Несчастливцев (его репетирует Максим Аверин) остается идеалистом вопреки логике всех окружающих его персонажей. Он, как Дон Кихот, сохранил веру в людей. Конечно, это иллюзия, романтика, но без таких героевмир погибнет. Нас давно приучаютк мысли, что зло, на самом деле - объективнаяреальность. Примитеего в себе, будьте свободными от сомнений, совести, рефлексии. А меня воротит от этого. Пока будет в зале хотя бы один человек, который захочет разделить со мной, если хотите, идеалистический пафос отказа от зла в себе – значит, слава Богу, я в своей профессии не зря.

Вы нашли таких понимающих актеров в Петербурге – Петр Семак, Елена Калинина, Андрей Шимко, который говорит голосом Олега Ивановича Борисова…

Я ему однажды в шутку сказал, что он реинкарнация Борисова. Андрей Шимко замечательный. И Петр Михайлович Семак прекрасен, и Лена, с которой я делаю уже второй спектакль. Она меня каждый раз поражает, она истовая, непредсказуемая. Как и волшебная Саша Куликова, с которой я делал «Воительницу». Таких актрис не много. С питерскими я, в принципе, люблю работать. В них меньше сытости, цинизма, чем в Москве, они всегда готовы работать много и честно.

Почему возникла идея сделать игроков почти одинаковыми, как Бобчинский и Добчинский? Это торжество обезличивания, посредственности?

Они сегодняшние персонажи. Посмотрите вокруг – большинство мужчин носят совершенно одинаковые прически. Очень короткие. Или они вообще лысые. Это мода сегодня такая нелепая. Такие могут раствориться в толпе среди множества себе подобных.

Я думаю, вы в каждом спектакле пытаетесь разобраться с природой избранности, самообмана человека, уверенного в своей уникальности.

Да. Избранных не бывает и не может быть. Есть талантливые люди, но талант – не твоя заслуга, он дается сверху, это данность, Божья благодать. А вот его реализация может считаться твоей заслугой. Но во имя чего - света, людей, или во имя собственных амбиций, это другой вопрос.

Спасется человек все же индивидуально, а не коллективно. У вас все герои одиночки.

Мы рождаемся в этот мир и уходим из него в одиночестве. Мы можем себя спасти только в диалоге с Богом, но хорошо, когда рядом с тобой находятся люди, которые тебе в этом помогают, и которым ты можешь помочь. Мы все одиноки без исключения, но рядом с нами появляются такие же одинокие спутники, готовые на какой-то период жизни составить нам компанию. Нужно всегда искать таких людей вокруг себя. Несчастливцев вот пытается.

Да, но тот же Несчастливцев возвышается над Счастливцевым, он не может сосуществовать с ним на равных.

Конечно, он не идеал христианина. Но он стремится к идеалам и не боится быть смешным. Не боится драться за них, быть не рукопожатным. Он сильный человек. Он добровольно обрекает себя на вечное странствие. И пусть его считают городским сумасшедшим. Для него гораздо важнее, что он думает про себя. И как раз такие люди вызывают у меня уважение. Его финал, на мой взгляд, финал победительный. Хотя в очередной раз про него забудут, как будто его и не было вовсе. Ничью жизнь он так и не изменит, но будет, как Икар, пытаться летать, отрываться от земли. Он подвижник. «Безумству храбрых поем мы песню».

Что вы исследуете в «Лесе»?

В принципе, это история бегства. Где каждый убегает от окружающей его жизни по-своему. Я бы не стал, как обычно это делают, противопоставлять: Гурмыжская − лес, мрак, а Несчастливцев — положительный герой. У всех есть своя правда, своя логика и своя мечта. Они все жертвы собственных страхов, все бегут к какой-то иной жизни. Кто-то бежит от…, а кто-то — к… Несчастливцев для меня тоже беглец от реальности. Он прячется от нее в понятном и близком ему мире пьес, где четкие границыдобра и зла. А Счастливцев — скоморох-анархист, который живет только в движении - безумном, чертовском, актерском танце. Но и он пытается подняться над прозой жизни. Театр для этого маленького человека не способ зарабатывания денег, он в глубине души тоже мечтает о подлинном искусстве. Обывательский быт его разрушает. И вот он снова и снова пытается на суку повеситься. Но у него и это не получается. Веревка всегдарвется. Вот она –фарсовость, нелепость бытия. «А не удавиться ли мне?». Этот вопрос задают себе многие персонажи пьесы. Потому что в этой жизни у них два пути - удавиться, либокак то изменить ее. Казалось бы, комедия, но в ней сильна тема изначальной трагичности человеческого бытия. А Несчастливцев бежит от реальности дальше всех. Он, как Мюнхгаузен, мечтает улететь на луну, мыслит крупными категориями. Он максималист по отношению и к себе, и к другим. Он живет понятиями черного и белого. У него нет середины. И в этом смысле он абсолютный экспрессионист.

Наверное, Несчастливцев совершенно самодостаточный человек. Ему не нужны «подпорки» в виде других людей.

Да, он человек, истово верующий в силу искусства, а оно никогда не бывает назидательным. От Чацкого устаешь, в нем абсолютная уверенность в своей правоте и отсутствие сомнений. Мне становится скучно. Правда, и в Несчастливцеве есть снисходительность, даже презрение, но к духовно бедным людям. Хоть он совсемне праведник, а скоморох. Он ироничен, ярок, легок и обаятелен. А еще он верит в служение театру. Мне это импонирует, потому что большинствовсегда занимается ремеслом и мало кто по-настоящему служит театру.

Год назад вы сказали, что наметили для себя переход к вахтанговскому фантастическому реализму. Как вы его для себя формулируете?

Ну, я наметил для себя это направление много раньше. Просто не всегда была возможность окунуться в него с головой. Фантастический реализм тем и отличается от других жанров, что в нем есть прекрасная театральная условность. Но при этом в нем присутствует абсолютная достоверность характеров. Соединение психологического театра с яркой, условной формой дает мне возможность каждый раз нащупывать в материале интересный язык. Не увлекаться социальностью. Мне всегда претит в театре сериальная достоверность, псевдо отражение жизни. Конечно, в определенный период «Современник» был квинтэссенцией такого театра, и тогда это было в точку. Но, то время уошло безвозвратно. Мне кажется, что сегодня реалистический театр маломерен. Театр выражается через образность, не через органику текста. Чем интереснее и ярче эти образы, тем больше они попадают в зрителя. И эта форма притягательнее того, что я могу увидеть на улице, по телевизору или прочитать в газете. Поэтому фантастический реализм и есть бегство от унылости, вульгарности, приземленности, пошлости нашего мира. Вахтангов стремился именно к этому. И этот путь мне близок. Золотая середина между Мейерхольдом с его тотальной условностьюи Станиславским, который - чистое зеркало, отражающее реальность. С Константина Сергеевича, однако, следует начинать. Как учиться рисовать стоит по реалистическим картинам. Я был абсолютным приверженцем, крестоносцем реалистического психологического театра, но со временем понял, что исчерпал себя в этом жанре. Правда, голая условность тоже обедняет артиста, превращает его в схему. Вот я изанимаюсь поиском этой самой золотой середины.

Возврат к списку