Двор

Соколов Вячеслав

Распечатать

Ровно 18 лет, с марта 1965 года по март 1983 года мне довелось проработать во дворе Московского Художественного Академического театра, в небольшой пристройке к мастерским театра, где ранее размещалась знаменитая экспериментальная сценическая лаборатория. И ещё десять лет посещений во время реконструкции.

Как это не удивительно, но в 1942 году, когда на весах истории стрелка победы ещё колебалась в ту или другую сторону, Правительство СССР разрешило организовать при МХАТ им. Горького (ныне Чехова) Экспериментальную сценическую лабораторию. Ликвидировала эту уникальную театральную структуру, уже вполне мирное время в 1964 году Министр культуры СССР, ткачиха из Вышнего-Волочка, Екатерина Алексеевна Фурцева, передав её на растерзание институту по проектированию театрально-зрелищных предприятий «Гипротеатр», обозначив научно-исследовательским отделом с теми же функциями. Помешать оторвать сценическую лабораторию от театра пытались многие известные театральные деятели, подписавшие письмо в министерство культуры, но как всегда победил административный зуд. Была и формальная причина. Сотрудники лаборатории часто и порой справедливо подвергали критике проекты «Гипротеатра» и передача лаборатории должна была, по мнению Министерства культуры СССР, поднять качество проектирования.

К этому моменту и сама лаборатория значительно выдохнулась. Прошли золотые дни тарной ткани, заменявшей всё от бархата до шелка, двунитки, гардинки, пенопласта и стеклоткани с эпоксидной смолой. Ещё некоторое время всё держалось на усилиях неутомимой Марины Богомоловой, но и она ушла возглавлять мастерские Большого театра.

Из моего рабочего окна хорошо наблюдалась вся кипучая жизнь мхатовского двора.

Каждый вечер, в конце рабочего дня, из мастерских выходила живописная группа в 4 – 5 человек с корзинами за спиной, напоминающая персонажей с картин Питера Брейгеля старшего, торжественно продвигалась по заваленному всяким хламом двору к бункеру подвальной котельной и вываливала наработанные за день стружки и опилки, потом в том же строгом порядке, возвращалась обратно. Мастерские уже давно отапливались от городской теплосети, но котельную сохранили по двум веским причинам: удобное избавление от отходов столярного производства и ритуальное сжигание совершенно секретных протоколов партийных собраний и заседаний партийного комитета Художественного театра. Первым в этой процессии всегда был заведующий столярным цехом, а последним, как и полагается в строю, самый низкорослый – Костя.

Сжигание партийных протоколов напоминало процедуру сжигания бюллетеней при выборе Папы в Ватикане. Выполняла эту грязную, но очень ответственную работу непосредственно сама, бессменный секретарь парторганизации, Народная артистка СССР Ангелина Степанова. Сохранена и доступна в музее МХАТ каждая фраза, произнесенная на репетициях Станиславским или Ефремовым, но не стали достоянием истории речи этих великих мужей, произнесенные на заседаниях парткома. Впрочем, все же, известны два случая содержания партийных дискуссий во МХАТе – это спектакль по пьесе Александра Гельмана «Заседание парткома» и опубликованное в прессе решение парткома МХАТ в честь 100-го юбилея Владимира Ильича посетить ленинские места в Цюрихе, Париже и Лондоне. Помогал сжигать Народной артистке партийные секреты тот же Костя, он очень гордился этой обязанностью и возможностью общаться с Народной артисткой.

А однажды Костя вдруг сам стал знаменитостью. И случилось это вот почему.

Забежал как-то известный режиссер Ленфильма в мастерские (злые языки говорили, что заказывал брюки у знаменитого портного) и наткнулся при входе на нашего Костю. И увидел перед собой то, чего как раз не хватало в его новой кинокомедии.

От подбородка до самого пола Костя был закрыт фартуком из прорезиненной ткани. Сам фартук, заляпанный пятнами столярного и казеинового клея, с прилипшими клочками стружки, накладным карманом на животе с всегда торчащей, как и полагается столяру-краснодеревцу, ручкой стамески. На почти небритом лице, с перекосом на правую стону висели битые очки, как и фартук залитые брызгами клея, но видел Костя все прекрасно через вторую половину выбитого левого стекла. Картину дополняли рубашка и штаны немыслимого цвета. Верхние пуговицы на рубашке отсутствовали и сквозь распахнутый ворот просматривалась весьма живописная растительность на груди. А голова! Направленные в разные стороны цыганские кудри, перемешанные со стружками всех пород древесины, известных в наших краях. Оправившись от шока, режиссер тут же приказал продюсеру, тогда ещё директору картины немедленно заказать Косте билет на Красную стрелу. А сам помчался, в след, уговаривать Костю сняться в его фильме.

Весь столярный цех провожал новую знаменитость в город на Ниве. Послали гонца через новый выход, пробитый для реконструкции, прямо в Столешников переулок, где в те времена, на задворках могучего здания института Марксизма-Ленинизма, ютилась популярная в актерской среде забегаловка «Белый аист», в которой наливали в любую посуду довольно сносный молдавский портвейн.

Костя, как и полагалось нормальному человеку, воспитанному на советском кинематографе, перед поездкой в Ленинград сходил в баньку, побрился, подстригся, взял свой узелок со спецодеждой, который конечно же потом забыл не то в трамвае, не то на вокзале, и в таком виде, благоухая одеколоном «Шипр» явился на киностудию «Ленфильм». Режиссер, бросив нервный взглянув на Костю велел тут же отправить неудавшегося актера домой, но уже в общем вагоне пассажирского поезда.

В мастерских МХАТа работало много легендарных людей: ни с кем не сравнимые художники-исполнители Виктор Владимирович Селиванов, Татьяна Борисовна Серебрякова, автор монографии по театральным драпировкам Ключников, известный среди дипломатов кутюрье Александр Титович Перцов, храбрый разведчик времен войны, единственный в московских театрах, умевший кроить фраки, Александр Авдеев, искусный столяр, успевший послужить во время войны на крейсере.

Художники-исполнители (декораторы) относились к верхней касте, располагались соответственно на верхнем этаже, работали в модной выходной одежде и считали ниже своего достоинства общаться с кем-либо, кроме художников-постановщиков и режиссеров.

Этажом ниже трудилась известная не только в театрах, а и в киностудиях, неповторимый дизайнер шляпного дела Элеонора Ермолаева, удостоенная персональной выставки на Конгрессе ОИСТТ в Варшаве, бутафор-цветочница Аня и множество других мастеров и мастериц. По всей стране были известны разработки мхатовских слесарей, всякие рашпильные петли, ролики и сценические штопоры.

На первом этаже, конечно, Алла Борисовна, заведующая, технолог, специалист по всему и просто замечательный человек, в железных руках держащая всю эту творческую, казалось-бы неуправляемую компанию.

Как-то разгребая завалы двора во время реконструкции театра, обнаружили у стены декорационного сарая громадный, выполненный сухой кистью портрет все ещё ласково улыбающегося генералиссимуса, украшавший в своё время по большим праздникам фасад театра. Долго думали, как с ним поступить, ну и вывезли на свалку.

А ещё, откопали под окнами слесарной мастерской трофейный немецкий капелланский походный орган, невесть как попавший во МХАТ. Вскоре выяснилось, что трубки органа отлиты из чистого олова и орган исчез уже навсегда.

Была во дворе и своя достопримечательность. Это особая, как считали, порода мхатовских кошек, которым покровительствовал Народный артист СССР Михаил Пантелеймонович Болдуман. После рождения сына к кошкам охладел. Иногда коты появлялись на сцене во время спектакля, вызывая незапланированные аплодисменты публики. Всё котам прощалось.

Кто-то из актёров решил построить катер или яхту, привез во двор грузовик красного дерева. Долго лежала эти ценные доски под окнами мастерских. Яхту так и не построили. Толи актёр перешёл в другой театр, толи ролей прибавилось. Так и пролежали несколько лет, вплоть до реконструкции.

Раз в месяц в мастерские приходил, приглашенный из общества «Знание» лектор, да не просто лектор, а брат Якова Свердлова и всегда начинал международное обозрение со слов «Ещё никогда положение нашей страны на международной арене не было таким крепким, как сейчас». А следом шли обещания прекрасного будущего, сказанные как-бы доверительно. Слушатели искренне радовались этому и на лекциях всегда было 100% присутствие.

Не забывали мастерские и всенародно любимые артисты театра. Имеются ввиду не ежедневные походы в костюмерный цех, а желание поделиться своим творчеством с народом, Чаще всего звучал голос и гитара Владимира Константиновича Трошина. На импровизированные концерты сбегался весь люд мастерских, рабочие сцены и конечно же, распложенный во дворе МХАТа клочок института Гипротеатр. Так он проверял свои новые песни на зрителях.

Мне практически пришлось участвовать во всём процессе проектирования и реконструкции театра. Было много разных концепций. Однажды удалось спросить Олега Николаевича, какой он видит технику новой сцены театра. Ответ был неожидаемым «Делайте, что считаете нужным, мне, как говориться, достаточно коврика на площади, чтобы сыграть роль». И послал меня к завпосту, будущему директору МХАТа Вячеславу Юрьевичу Ефимову. С ним мы и решали все технологические вопросы реконструкции.

Это кажется нереальным, но во время реконструкции во дворе перед входом в мастерские появилось бомбоубежище, небольшое, хорошо оснащенное, с лазом посреди двора. Возводилось так секретно, что даже мне, главному инженеру на заключительной стадии реконструкции об этом было не известно.

Как мощный дредноут выдвинулась и нависла сцена над двором, который стал уже и короче. Не хватило места старому маленькому садику-курилке, с вечно чирикающими воробьями. В театре появились кондиционеры и актёры перестали выходить во двор подышать свежим воздухом, а только по необходимости бывать на примерках в мастерских. Уехал обратно в Храм мхатовский вечевой колокол. Двор затянула цифро-светодиодная пелена.

Фото Элеоноры Ермиловой. Реконструкция.

Возврат к списку