Черная курица, или лекция о режиссуре

Крымов Дмитрий

Распечатать

Комедия «Nonfiction». Действующие лица: Соня, Иосиф, Крымов, Трегубов, Мария Иосифовна,

Инна (без слов), Курица (без слов). Поселок Жаворонки. Дача профессора Иосифа Райхельгауза.

9 мая. COVID-19. Карантин. Посреди стол. Над ним абажур. Как сказал бы драматург Михаил Дурненков: «когда открываю пьесу и вижу ремарку «Дача. Стол. Над ним абажур», дальше не читаю

 

Мария Иосифовна:

Сейчас Дима будет спрашивать, а Иосиф будет рассказывать лекцию.

Соня:

Да…

Мария Иосифовна:

Да… Нет-нет, это ещё не все объявление. Все остальные должны молчать… 

Соня:

Нет…

Трегубов:

Да, мы уходим сейчас на улицу.

Мария Иосифовна:

Зачем на улицу? Пусть слышит. Кто хочет, может рисовать спокойненько, тихонько. Потом мы повесим все на стену, хорошо? Договорились?

Соня не отвечает

Крымов:

Я начну спрашивать, можно?

Иосиф

Вот я именно к этому хотел и призвать.

Крымов:

Вот - с чего начинается? Самое первое?

Иосиф:

Дим, смотри. Значит тогда, то, что хорошо известно я быстро говорю.

Крымов:

Да.

Иосиф:

Самое первое начинается с того, что, как ни странно, до Немировича в филармоническом училище доходят слухи, что есть некий Костя Станиславский, который даёт артистам хорошие советы. 

Крымов

Да, да... А вот когда люди сейчас приходят учиться в ГИТИС…

Иосиф:

Да…

Крымов:

На режиссуру… 

Иосиф:

Да… 

Крымов:

Опытные педагоги, которыми являются, наверное, Женовач, Кудряшов, Хейфец, ты... Что вы говорите - что первое, что второе, что третье? 

Иосиф:

Хорошо, я скажу… 

Крымов:

Что вы говорите через полгода, полтора года…

Иосиф:

Все! Говорю, говорю, рассказываю… и привязываю это к Станиславскому. 

Крымов:

Да.

Соня:

Иосиф, давай играть, как будто ты петух…

Иосиф:

Да, давай. Я на первой же лекции обязательно говорю: дорогие, если вы откроете книгу «Работа актера над собой», которая и есть изложение в художественной форме системы Станиславского, то вы увидите, что первая глава, называется… Как называется первая глава Станиславского? А?  

 

Все молчат

 

Иосиф:

А вся затея Константина Сергеевича в том, что первая глава называется «Дилетантизм». И это, ну, гений, вот… Это много раз нужно говорить: «Гений, гений, гений».

Соня:

Иосиф, я буду приставать к курице, а ты будешь говорить: «кто это в красном пугает мою супругу!»

Иосиф:

Кто это в красном пугает мою супругу! Станиславский говорит о том, что есть в мире огромное количество профессий, в каждой из которых есть технологии. Театр – такое же направление и также требует своей технологии. До Константина Сергеевича считалось, что это дело такое не технологичное. Что это просто от господа Бога - ты или талантлив, или не талантлив. А Константин Сергеевич пишет простенькую по форме, но глубочайшую по содержанию главку, которая называется «Дилетантизм», из которой следует, что артист – такая же профессия и такая же технология, как и все другие. То есть, допустим, вам нужно на первое сварить постный борщ. Технология такая: зажариваем лук с сырой морковью, подготавливаем свеклу, шинкуем капусту и так далее. В театре то же самое.

Крымов:

Так. Борщ на первое?

Иосиф:

По Станиславскому…

Крымов:

Вот, приходит молодой человек: «Я хочу быть режиссером…». Борщ - и все? Без второго, третьего и десерта?

Иосиф:

Для меня одно из первых или первое – это объяснение студентам – режиссерам, что, если до Станиславского, до его системы в той или иной степени всегда автором спектакля был драматург, который за столом сочиняет спектакль и записывает его. Он же и сценограф: дверь справа, окно слева, то Константин Сергеевич, прежде всего, переводит авторство к режиссеру. Вот это очень важно. 

Соня:

Курица спит, а петух бегает вокруг…

Иосиф (голосом петуха):

Я спокойно поклюю, сейчас время обеда. Что она там села у стенки?

Соня (голосом курицы):

Дай мне поспать.

Иосиф:

Спи, я все съем.

А кто там злая такая? Собака? Кто там залаял? Тут собака, а ты все спишь!

Привезли нас на дачу, ко-ко-ко... Мы живем за городом, мы должны питаться… Немирович со своими артистами репетировал текст и относился к нему, как драматург. Станиславский первым подошел к тексту, как режиссер.

Крымов:

Я правильно понимаю, что если человек осознает ответственность первого пункта - борща, то он разбирает текст писателя для того, чтобы сделать свой спектакль. СВОЙ, правильно? Ведь это принципиально разные вещи: просто разбирать текст или разбирать его же, но, чтобы сделать СВОЙ спектакль?

Иосиф:

Конечно, совершенно верно. До появления режиссуры, как профессии, режиссеры уже существовали. Однако функция их была совершенно иной. Принципиально иной! Тот, кто назывался тогда режиссером, все равно в той или иной степени разбирал и трактовал текст. Он мог соглашаться или не соглашаться с автором спектакля, которым был драматург, но, тем не менее, он его переводил на артистов и комментировал артистам. Часто это были сами драматурги – от античных…. Шекспир, Мольер. У нас Островский. 

Соня:

Давай я буду бегать в красном и пугать курицу.

Крымов:

Вот Станиславский и бегал «в красном» перед критиками, которые писали: «Этот московский штукарь, эти московские штучки!». Что такое эта самая «Синяя птица» - «Это позор! Какой-то «режиссёр»! Это гибель русского театра!». Даже актеры это все, мягко говоря, не любили...

Иосиф:

Еще бы, в результате ведь Станиславский был изгнан из созданного им МХАТа, изгнан! Он последний… Сонь, только вынь изо рта колпак, когда бегаешь, при падении колпак может попасть в живот, это страшное дело.  

(Соня падает)

Крымов:

Не ударилась?

Мария Иосифовна:

Если бы ударилась, это был бы совсем другой звук (Вынимает колпак изо рта Сони).

Иосиф:

Станиславский сам только потом пришел к тому, что спектакль должен рождаться как ребенок, через девять месяцев. А поначалу предложил Немировичу: «Соберем артистов и посидим у меня на даче». Считал, что они будут «разбирать текст», посидят за столом.

Мария Иосифовна:

Это когда? Это в первый раз?

Крымов:

«Царь Федор»?

Иосиф:

И «Чайка» - у них два названия было там в Любимовке… 

Крымов:

Значит, после «борща» - второе: вы делаете СВОЙ спектакль, свою судьбу, подпишитесь. Да?

Не надо просто «разбирать текст», надо делать СВОЁ?

Иосиф:

Да, да... Очень простая схема, смотри. До Станиславского пьеса была основой спектакля. Драматург был автором. После Станиславского пьеса гениальна как произведение литературы до того момента, пока ее не сняли с полочки. А потом Николай Акимов в театре имени Вахтангова в 1932 году берет с этой полочки Шекспира и говорит: «Вот я артиста назначаю на роль Гамлета - толстого и противного, а не молодого и обаятельного». Забыл, как его...

Крымов:

Горюнова?

Иосиф:

Да, Горюнова – и получается спектакль, совершенно отличающийся от шекспировского оригинала.

Драматургия становится одним из инструментов, не единственным и даже не главным.

Крымов:

Он сам это говорил? Станиславский?

Сам это говорил? Или это уже потом?

Иосиф:

Нет, это потом. Но он это практически доказал.

Крымов

Он это просто делал? Без теории?

Иосиф:

Вот, ты абсолютно точное слово говоришь. Он это делал, он это еще не формулировал. Он потом только стал осознавать и описывать свои опыты.

В первые годы он сильно впал в натурализм. Он же не случайно откуда-то камни вывозил.

Мария Иосифовна:

Кто? 

Иосиф:

Станиславский. На один из первых спектаклей, на Шекспира, кстати, он откуда-то привез брусчатую мостовую. Ну, а знаменитый случай, который не надо мне повторять, когда он для постановки Островского привез из деревни пару бабок, посадил их на первый план рядом с артистами… 

Крымов:

Он и на «Горе от ума» купил всю мебель именно того года, когда пьеса была написана. Она была на сцене маленькая, невзрачная...

Иосиф:

Тем не менее, понятно, куда он бился. Он бился в то, чтобы вот эти компоненты: артист, декорация, (тогда не было красивого слова – сценография), свет были художественными. Следующий момент. Он принципиально разделял театр переживания и театр представления. Для него артист, который смотрел на себя в зеркало – это просто ужас, его надо уволить, расстрелять. Он добивается, чтобы артист попадал в нужное состояние. И, собственно, его технология, его система вырабатывает некий рефлекс.

Крымов:

Мы сейчас не будем переходить на актеров, потому что это огромная льдина, которая нас унесет в океан. Вернёмся к режиссуре?

Иосиф:

Хорошо. Вернемся к режиссуре.

Мария Иосифовна выходит...

Крымов:

На твой опыт именно… 

… и возвращается с графинчиком водки и стопками. С этого момента персонажи начинают потихоньку выпивать.

Иосиф:

Итак… Разделение на русский психологический театр и западный театр представления. Он говорил: «Мы проживаем, а они показывают». Слово «показывать», на долгие годы для меня и в родном ГИТИСе, и везде было ругательным. Мы со студентами занимаемся русским психологическим театром.

Крымов:

То есть, не играете?

Иосиф:

Да, не играете.

Соня:

Иосиф, давай поиграем. Ты – петух, а я за курицу буду.

Иосиф:

Ко-ко-ко… Ты что там уснула? Ты посмотри  - уснула и все. Доиграешься. Позвоню отцу Николаю, пусть пришлет другую курицу! У меня крылья красивые, посмотри какой у меня хвост…

Крымов:

Соня, у тебя хвост все равно лучше. То есть, ты сейчас говоришь об ответственности...

Соня:

У нас есть петух, и есть две курицы. Одна черная курица. Мы думали, что она курица, а она оказалась петух. Мы ее назвали Кока, а теперь – как ее назвать? Его?

Иосиф:

Соня, его будут звать также – Кока, это подходит и мальчикам, и девочкам…

Соня:

Нет.

Крымов

А как это курица оказалась петухом?

Иосиф:

Случайно... Я сейчас быстро объясняю: отец Николай подарил нам петуха и курицу. Курица все никак не неслась. Оказалось, что она петух. Так, мы о Станиславском говорим…

Пауза.

Иосиф:

Вот тут я должен очень быстро перепрыгнуть, как ни странно, к Мейерхольду. У Мейерхольда есть такое, не знаю, такое размышление: он соотносит театр со спортом. Он говорит: «Смотрите, почему у нас в зрительном зале сидит там 500-700 зрителей? И им часто скучно бывает, они не верят, в то, что происходит, и они не сопереживают». Так вот Мейерхольд объяснял: на стадионе 22 человека договорились: «Ты забьешь мяч в эти ворота, а вы не дадите им забить. А будете забивать в их ворота». И дальше сидят десятки тысяч людей и сопереживают, то есть, делают то, чего мы ищем и добиваемся в театре. Почему? По очень простой причине: они договорились об условиях игры.

Крымов:

Станиславский это не принимал? Такой взгляд? 

Иосиф:

Он об этом не говорил. Вот то, что я сейчас тебе говорю – это Мейерхольд. 

Мария Иосифовна:

Можно один вопрос? Как можно переживать по-настоящему, когда ты знаешь, чем кончится? Футболисты не знают, чем кончится, футболисты не знают кто победит, кто забьет и поэтому – это реальность.  

Иосиф:

Правда.

Мария Иосифовна:

А в театре все равно мы сидим, хотя мы все и так знаем, мы читали пьесу «Чайка». 

Иосиф:

Рассказываю. И Мейерхольд, и Станиславский добивались одного, чтобы артист, буквально в момент существования на сцене и произнесения текста был безусловен. Естественно, у него некий контроль сознательный, подсознательный остается, но его чувства реальны, вот это очень важно.

Станиславский считал, что артист может быть безусловен благодаря жизни человеческого духа.

Крымов:

Он предполагал, что артист может быть безусловен в абсолютно условных обстоятельствах или нет?  

Иосиф:

Он нигде об условных обстоятельствах не говорит, он говорит: «предлагаемые обстоятельства».  

Крымов:

Ну, да. Это серьезно. Он «Принцессу Турандот» считал придуриванием. Вообщем-то, дуракавалянием. Она ему не понравилась. 

Иосиф:

Не понравилась.  

Крымов:

Когда Вахтангов умер, он как-то сказал: «турандотовщина». 

Проскользнуло слово.

Иосиф:

Когда я мальчиком 17-ти лет приехал в Москву одним из первых театров, куда я побежал, был Вахтанговский театр. Понятно, что это была «Турандот». Я был в ужасе.

Крымов:

Почему вся Москва была от неё в восторге, можно только догадываться. Наверное, он в них вложил вот это безусловное существование в абсолютно условных обстоятельствах?

Иосиф:

Наверное. Сам Вахтангов с Михаилом Чеховым проводили многодневные, многочасовые игры: «я - слуга, ты -  господин, я – собачка, ты - хозяин». Вот, эти игры в том-то и состояли, что они нигде не прокалывались ни один, ни второй. То есть они безусловно по отношению друг к другу существовали. Так что я думаю, это все такие споры гениального учителя с гениальными учениками.

Соня:

Я сплю.

Иосиф:

Ко-ко-ко… Что это такое? Время обеда! Ты все проспишь!

Безусловное существование в условных обстоятельствах. Формула, которую, прости за нескромность, я когда-то сформулировал. Мы с Толей Васильевым это проверяли и пробовали, когда сами были студентами, с однокурсниками-артистами.

И сейчас я говорю: «Покажите первые три минуты спектакля». Если я по трем минутам понимаю, в какую игру мне предлагают играть, по какому закону мне предлагают воспринимать спектакль, значит все нормально.

Крымов:

Любой закон?

Иосиф:

Совершенно верно.

Крымов:

Вы авторы закона своего спектакля и должны будете эту команду заставить, воодушевить так, чтобы они поверили в эти условия и чтобы я болел за них, как за футболистов на поле?

Иосиф:

Безусловно, безусловно. Спектакль рождается и умирает в эти же секунды, когда он происходит. И вот мне очень важно, что сегодняшний зритель, вот, буквально пришедший сегодня верит и сопереживает. Вот, верит, что это живые люди на сцене, что это происходит здесь и сейчас. И тогда я реально им сопереживаю, я верю, что они меня не обманут. Когда Константин Сергеевич Станиславский репетировал «На дне», и Качалов произносил свои реплики, Станиславский закрывал лицо руками и говорил свое: «Не верю!». Тот еще раз реплику, и в ответ снова: «Не верю!», а потом вдруг «Верю!». Так вот удивительно: то, чему он верил, сегодня невозможно не то, что поверить, смотреть на это нельзя. Фальшиво и многозначительно. 

Соня:

Иосиф, Дима и Инна тоже хотят играть с тобой в петуха и курицу.

Иосиф:

Почему ты так решила, Соня? Дима и Инна вот сидят за столом.

Соня:

Смотри, Дима и Инна бегают во дворе. Они клюют зернышки.

Крымов:

Дима и Инна? Курочки?

Иосиф:

Да, Соня их в вашу честь назвала.

Крымов:

Соня, но Дима, вероятно, петушок?

Соня:

Нет, Дима – курица.

 Долгая пауза

 

Крымов:

Дима - курица... Я, знаешь, подумал, что русский психологический театр – это такой театр, когда не актеры переживают, а зритель переживает. А актеры могут делать, что угодно по нашей договоренности. Потому что мне безразлично, вообще, переживают они там, или нет.

А вот если зрители будут переживать, а не развлекаться и пить шампанское – это и есть русский психологический театр.

Соня, осторожно, у тебя стул так наклонился...

Если я придумал спектакль и прошу актера бежать, чтобы люди заплакали, пожалуйста, бегите, а не переживайте  по этому поводу… конечно, можно и переживать тоже, но главное - бежать. Если я правильно придумал, то они заплачут.

Иосиф:

Ты замечательно сказал. Станиславский именно этот пример приводил как противоположный. Он был убежден, что не может артист показать некую ситуацию, в связи с которой зритель заплачет.

Крымов:

Но это не правильно…

Иосиф:

Но это Станиславский...

Крымов:

Ну, что же делать...

Ну, если вернуться к студентам и к началу - вот я студент и спрашиваю: «Иосиф Леонидович, а как начинать, спектакль-то делать? Вот, я пьесу взял, актеры есть, а что мне делать, с чего мне начинать?».  Вот, например, Марталер актеров водил в ресторан? Надо это?

Иосиф:

Мы с Давидом Львовичем Боровским водили, да. 

Крымов

С чего мне начинать? Какая технология профессиональная? Вот, когда борщ варят или доски пилят, я понимаю: нужно надеть рукавицы, потому что занозишь пальцы - это первое. Пилу лучше бензином заправить, спилил, погрузил на телегу, лошадь там, повёз, привез, распилил.

Иосиф:

Моя установка такая. Я считаю, что… 

Крымов:

Ты же пропитан Станиславским…

Иосиф:

Любой спектакль, нужно начинать с темы. 

Крымов:

Каким образом она рождается? 

Иосиф:

Образом таким. Если я назначил артиста, я понимаю, что в нем эта тема есть. Он это знает, он чувствовал или чувствует. Мне важно, мне важно его содержание. И вот теперь внимание: его содержание намного более ценно, чем содержание этой литературы. А дальше эта литература – драматургия, она может его обогатить, она может его уточнить.

Крымов:

Я вот опять студент: «Ну, простите, Иосиф Леонидович, я не понимаю, с чего мне начинать, какая тема? Вы мне говорите, что нужна тема, а у меня нет еще никакой темы...»

Иосиф:

А тогда не надо вам ставить спектакль. Но, если вы все-таки хотите поставить спектакль… То вот вам пример.  Сегодня 9 мая, если в вас есть эта война, люди, ваша семья, погибшая на этой войне… Если вас все это занимает, если у вас есть или была мама, на глазах у которой погибли родители…то вы берете артистку Санаеву… 

Крымов:

Так...

Иосиф:

И ничего с ней не репетируете. Вы говорите артистке Санаевой: «Слушай, как ты относишься к первым программам центрального телевидения?»  И Санаева говорит: «Суки! Они изуродовали жизнь мою, они моего мужа Ролана Быкова… ». Я с ней разговариваю, и я понимаю, что это и есть 90% содержания спектакля. Я потом накрою это текстом какой-нибудь непрофессиональной Фаины Райхельгауз. Я попрошу некого сценографа придумать, где она сидит и все такое. Есть тема и провокация этой темы из артистов, которых я туда позвал. 

Крымов:

Как ты ее назвал, эту тему, для себя хотя бы, чтобы передать ей или другой актрисе?

Иосиф:

Я приведу пример. Меня когда-то потряс совершенно спектакль «А зори здесь тихие…» на Таганке, Любимова и Боровского. И я вот ему задал этот же вопрос: «Давид Львович, а что вам сказал Юрий Петрович, ну почему вы именно так сценографию сделали?» А он мне ответил: «Девочек жалко».   

Вот это тема.

Соня показывает свой рисунок.

Крымов:  

Ой, мама, какая прелесть.

Иосиф:

Что-то очень красивое, слушайте…

Соня:

Они едут в трамвае, чтобы не опоздать. Водный трамвай. Ты когда-нибудь ездил? 

Крымов:

На водном трамвае? Ездил. 

Соня:

Да, они забежали в пароход, и двери закрылись, и он поехал.

Крымов:

Супер.

Иосиф:

Очень хороший рисунок, грандиозный, очень хороший. 

Соня:

Это он, а это она.  

Крымов:

Я сейчас забуду, что хотел сказать. Водный трамвай… Откуда берется тема, как она рождается?

Иосиф:

Если ты режиссер, ты сочиняешь спектакль. Как любой человек, ты читаешь огромное количество пьес. И все проходит мимо. Но вдруг читаешь ЭТО и видишь: я про это знаю, я про это чувствую, я про это понимаю, мне есть, что про это сказать.

Крымов:

Отлично. А если ты ничего не чувствуешь? 

Иосиф:

Так не ставь эту пьесу.

Крымов:

Нет, так не…

Иосиф:

Что значит «не…»?

Крымов:

Ну, как, ну, я не знаю… 

Иосиф:

Ну, вот так, представь и только так! 

Мария Иосифовна:

Мне кажется, вообще можно такое задание дать начинающему режиссеру: поставить спектакль по пьесе, которая им категорически не по душе.

Крымов:

Я помню, ты ещё студенткой сказала: «Мне все равно, я могу завестись на любое». Я тогда подумал: «Эта девочка сказала верную вещь».

Иосиф:

Правильно. Это на самом деле очень просто. Содержание спектакля находится внутри режиссера, он это и есть содержание. 

Крымов

Каким-то способом он его должен вытащить. Хочет, не хочет, да?

Иосиф:

Совершенно верно, иначе он не профессиональный человек.

Крымов:

Режиссер должен…

Иосиф:

Конечно…

Крымов:

Должен, это его первая обязанность… 

Иосиф:

Безусловно… 

Крымов:

Ее, то есть тему, найти... 

Иосиф:

Конечно, да. Обнаружить, сформулировать… 

Крымов:

Найти, сформулировать и зажечь компанию…

Иосиф:

Безусловно. Компанию, где будут и артисты, и сценографы, и композиторы…

Крымов:

То есть, этот человек рождает идею на базе пьесы, заказа, актера, времени... И зовет всех: ребята за мной! Это первое, что нужно понимать про профессию, которой ты будешь учиться?

Иосиф:

Мало того, сегодня большое количество режиссеров есть, с моей точки зрения, необразованных и малограмотных, не буду приводить пример. Даже не окончившие театральное учебное заведение. И еще кичатся своей необразованностью. Все умение такого режиссера заключается в том, чтобы правильно распределить обязанности, правильно выбрать актера. Они, как паразиты, как кровопийцы, питаются либо актерами, а сегодня еще и художниками.  

Трегубов:

Я должен вам заметить, Иосиф Леонидович что вот это замечание про режиссеров, которые не образованные, питаются и художниками, и актерами и всем прикрываются... И как бы они коронованы. Но они, как вам объяснить, они коронованы вами же, вашими словами! Когда вы говорите, что режиссер несет ответственность за все, этого достаточно, я могу себя назвать режиссером. Прихожу в театр, я несу ответственность за все, а дальше кто что внесет, и чем я питаюсь, и из кого я все это все делаю. Делаю ли я, или делает ли мой ассистент – это уже не важно, потому что я несу ответственность за все. Мне как бы дали этот билет. И то, про что вы сейчас говорите, это как бы обратная сторона профессии. То есть, одна сторона – это когда действительно режиссер понимает тему, действительно прорабатывает, действительно болеет, действительно, зажигает, набирает и так далее. А другая сторона обратная. 

Иосиф:

В любой профессии, Леша, в любой профессии есть дилетанты и самозванцы, в любой.

Трегубов:

Нет, это не совсем самозванцы, это не самозванцы!

Иосиф угрожающе встает. Трегубов тоже встает. И тоже угрожающе.

Долгая пауза.

Мария Иосифовна:

Есть режиссеры, у которых темы вообще нет. И они ее не стремятся поймать. Им нужна только качественная форма.

Мария Иосифовна выходит, затем возвращается - выносит на блюде жареную курицу.

Вот каша потрясающая есть и потрясающее варенье сливовое. И курица жареная.

Режет. Раскладывает по тарелкам

Соня:

Иосиф, а может еще поиграем? Ты петух, а я курица…

Крымов:

Итак, «девочек жалко» вот, я – Боровский, ты – Любимов.

Иосиф:

Да.

Крымов:

Ты мне говоришь: «Девочек жалко». А я - не Боровский, я предлагаю не грузовик, а … лес.

Иосиф:

Делаем лес. Я видел такой спектакль, где был лес - в театре Советской армии.

Крымов:

Я там, кстати говоря, играл,  убивал Соню Гурвич, из-за дерева выходил.

Иосиф:

Гениально, я видел это: чудовищно, это ужас! 

Крымов:

Короче говоря, «девочек жалко» решается через что-то, через трюк.

Иосиф:

Да, в том-то и все дело.

Крымов:

Как бы это не ужасно звучало, но - через трюк. Потому что есть язык театра, есть язык цирка, есть язык кино. Ты должен на языке театра…

Ой, Боже мой! Слушай, Соня, какая прелесть!

Иосиф:

О…. букет цветов Дмитрию Анатольевичу – это… 

Крымов:

А сейчас я поставлю, подожди.

Иосиф:

Подожди, но может лучше все-таки его супруге Инне?

Соня:

Это для… это общий букет для них.

Иосиф:

Дмитрий Анатольевич, вы слышали? Это оказывается общий букет еще и для Инны.

Соня:

И твоя жена будет его показывать им.

Иосиф:

Твоя жена будет любоваться. Когда ставили в «Современнике» «А поутру они проснулись»,мы в вытрезвителе просидели несколько дней. В вонючем, где привозили алкоголиков, где они блевали… И в конце концов, Боровский такую штуку сказал, я сначала не очень понял, а потом очень понял. Он говорит: «Знаешь, я подумаю, как сделать, но главное нужно будет всегда перед спектаклем брать в мастерской опилки, а в буфете винегрет, все это перемешивать и посыпать пол». Потом он добавил белый кафель, кровати – это уже не имело значения. Но вот он сказал эту штуку, я подумал тогда: «Ой, тошнит». Создание среды – то, что Станиславский называл «предлагаемые обстоятельства».

Крымов:

Но это и есть через «что». «Жалко девочек», через «грузовик» или через «лес».

Иосиф:

И это не решается с артистами. Вот, тут не ваше дело, ребята. Кстати, артисты часто начинают протестовать. Они начинают говорить: «Я не смогу, я не смогу это выразить, я не смогу…».

Крымов:

У Станиславского «Синюю птицу» ненавидели актеры.

Иосиф:

Вот и я об этом. Кстати, с твоим появлением, с появлением твоих учеников, особенно вот этого первого выпуска, артисты стали осознавать место, важность, необходимость сценографии. Я впервые за долгие годы работы стал слышать от артистов, что я хочу знать, что мне предложит художник по костюмам…

Мария Иосифовна:

Неправда, всегда артиста волновало, что они наденут.

Иосиф:

Нет, дорогая, извини, я провел много лет в «Современнике» и не только в нем.

Мария Иосифовна:

И что в «Современнике» артистов не волновало, как они одеты будут?

Иосиф:

Приведу гениальный один пример. Мы репетируем спектакль все с тем же Боровским, спектакль называется «1945». Там в главной роли Валентин Никулин, который никогда ничего не принимает, никакой одежды, «ничего, все плохо, все мешает». И я говорю: «Давид Львович, а какой у Никулина костюм?» «Иосиф, ну, посмотрим». Я говорю: «Давид Львович, я уже на сцену выхожу, все-таки так это что? Военная форма или это, или что?». Он говорит: «Завтра сделаю». Он приходит утром, идет в костюмерный цех и просит гимнастерку, которая больше на 3 размера, чем у Никулина, бесконечно застиранная. Он еще берет наждачную бумагу, подтирает ее, прорывает, заливает какой-то грязью. Я говорю: «Он в жизни это не наденет, Давид Львович. Не подходите к нему с этим, он не наденет». Он говорит: «Ну, сейчас смотри». Он идет к Никулину и говорит: «Валя, я придумал тебе грандиозный костюм, его очень непросто делать, это надо через министерство обороны, там твой размерчик, там все знают, вот, они все это готовят. У меня к тебе просьба, вот, посмотри, надень на сегодняшнюю, буквально на завтрашнюю репетицию вот это».

Никулин надевает гимнастерку и дальше одна репетиция, вторая, десятая. Никулин забывает даже близко, и я говорю на предпоследней репетиции то ли в провокацию, то ли от наивности: «А как с костюмом для Валентина Юрьевича Никулина?». Никулин: «Как? Вот. Не надо мне ничего другого, вот».

Крымов:

С художниками нужно как бы просто любить и чувствовать доверие, а с актерами... Какие законы с актерами?

Иосиф:

Мне очень важно, чтобы артист понимал, что это может делать он и только он, поэтому я ненавижу вторые составы. Для меня предельно важно распределение ролей, предельно важно угадать артиста всю его природу раскрутить, обострить, спровоцировать на определенные проявления.

Крымов:

Как научить делать целое? Как это делается с режиссерами? Как их научить чувству целого?

Иосиф:

Главный закон драматического театра, каким бы он не был визуальным,  психологическим, импровизационным, каким угодно - это организация и построение конфликтных ситуаций. Это то же самое, что мы уже говорили о футболе: мячик надо забить, а я этот мячик забить не дам. И вот это как раз та самая новость, о которой Маша нас спросила. В спектакле же артист знает, чем дело кончится. Да, он знает, чем дело кончится, но он не знает, как это будет осуществлено. Вот это «как», на каждом спектакле разное. Потому что партнер твой каждый спектакль разный. Он приходит, после определенного прожитого дня, он приходит в определенном эмоциональном состоянии, после определенной еды… А почему вы не едите? Курица на гриле приготовлена, на живом огне…

Соня плачет.

Иосиф:

Соня, это не наша курица. Это жареная, для еды. А наши – вон, живые бегают, они для игры.

Стенограмму вела

Екатерина Кретова

Возврат к списку