«Браво» против «Бу»

Андрей Золотов – мл.

Распечатать

Венская опера в борьбе с коронавирусом: переносы возвращения спектаклей на сцену театра. «Мадам Баттерфляй» Джакомо Пуччини. Режиссер Энтони Мингелла. Художник Хан Фенг. «Похищение из сераля» Вольфганга Амадея Моцарта. Режиссер Ханс Нойенфельс. Художник Кристиан Шмидт. «Электра» Рихрада Штрауса. Режиссер Гарри Купфер. «Симон Бокканегра» и «Дон Карлос» Джузеппе Верди. Постановки Петера Штайна и Петера Конвичного. Показы состоялись в сентябре-октябре 2020

Перед началом одного из премьерных спектаклей оперы Моцарта «Похищение из сераля» 20 октября новый директор Венской государственной оперы Богдан Рошчич вышел на авансцену. Обычно, когда директор выходит перед занавесом, это означает, что кто-то внезапно заболел и объявляется срочная замена. И на сей раз была замена, но не по причине болезни. Разговорную роль паши Селима будет играть в этот вечер Кристиан Терне, потому что основной исполнитель этой партии Кристиан Никель не успел вовремя предоставить результат теста на коронавирус, сообщил директор. «Это показывает, как строго мы придерживаемся нашего противоэпидемического плана», многозначительно добавил он.

(С) Michael Pöhn/Wiener Staatsoper

Коронавирус и борьба с ним стали по всему миру едва ли не главными действующими лицами театрального сезона. Кое-где вирус на время победил театр. В австрийской столице театр местами отступает, но не сдается.

Директор не просто так вышел к публике: накануне правительство, ввиду нарастающей статистики заражения, усилило противоэпидемические меры, сократило с 1500 до 1000 человек допустимую численность присутствующих на «профессионально организованных мероприятиях» в помещении. Для оперы, на момент сдачи статьи, это означает потерю еще 100-200 билетов каждый вечер, по сравнению с принятыми ранее ограничениями. В зале на 2200 мест теперь могут быть только 1000 слушателей в то время как в последние недели – 1100-1200. А сколько будет к тому времени, как журнал попадет к читателю, - Бог весть.

Тем не менее, на протяжении полутора месяцев, начиная с открытия сезона 7 сентября, новая дирекция Венской государственной оперы уже успела продемонстрировать основные тенденции своей политики. В обстановке строжайшей дисциплины - с регулярными тестами на коронавирус для труппы, именными билетами для публики, – эмоциональное сердце австрийской столицы снова забилось после шестимесячного перерыва. Теперь строгостей прибавляется: начиная с 23 октября, маски обязательны на протяжении всего спектакля (раньше их можно было снимать на своем месте), а буфеты вообще закрываются (до того можно было предзаказывать через приложение и есть-пить только сидя за столиком в антракте).

Открылся этот драматичный сезон новой для Вены постановкой «Мадам Баттерфляй» авторства скончавшегося в 2008 году оскароносного кинорежиссера Энтони Мингеллы, известного главным образом своим фильмом «Английский пациент». Впервые поставленный, совместно с его женой, хореографом из Гонконга Кэролин Чоа, в 2005 году в Английской национальной опере в Лондоне, этот спектакль в 2006 году был перенесен на сцену нью-йоркской «Метрополитен опера». Теперь Чоа вывела этот испытанный спектакль на венскую сцену.

За пультом стоял новый главный дирижер Филипп Йордан (и это тоже большая новость для Венской оперы, в которой шесть лет не было главного дирижера) – профессиональный и энергичный швейцарский маэстро, хорошо знакомый музыкальной Вене как по своим прежним спектаклям в опере, так и по годам руководства Венским симфоническим оркестром. На партию Чио-Чио-Сан пригласили сопрано из Вильнюса Асмик Григорян, которая произвела сенсацию в 2018 году в Зальцбурге, спев там партию Саломеи. А в этом году превосходно исполнила там партию Хрисофемиды в другом одноактном шедевре Рихарда Штрауса – «Электре». И там, и там Григорян создала образы драматические и очень эмоциональные. Тем более удивительно, что её исполнению партии влюбленной и брошенной гейши не хватало ни эмоции, ни драматизма в голосе. Вероятно, артистка сама выбрала такую линию – быть сдержанной, погружённой в себя сильной женщиной, борющейся за своё достоинство. В итоге Сузуки в исполнении солистки Венской оперы Виржини Веррез давала в зал больше чувства, чем Чио-Чио-Сан. А великолепные в вокальном отношении тенор Фредди де Томмазо (Пинкертон) и российский баритон Борис Пинхасович (Шарплес) оттеняли дуэт двух женщин – сильной и сочувствующей интонацией.

Постановка Мингеллы и Чоа – эффектная, с яркими цветами и роскошными японскими костюмами (американо-китайский дизайнер Хан Фенг). Легко было бы назвать её «голливудской». Но на самом деле ассоциацию вызывает она не с кино (и в кино, и в близких к кино по эстетике оперных постановках куда больше динамизма), а, скорее, с великолепным глянцевым журналом. Этот глянец видится и в главном сценическом эффекте – зеркальном навесе, отражающим, удваивающим яркие мазки сцены. Но эмоции этот дизайн не добавляет, а, скорее, по-барочному её лишь называет, объявляет: например, «сейчас будет кровь» - и развёртывается по сцене артистами балета алое полотнище. Наконец, выбор пусть и мастерски водимой куклы для образа маленького сына Чио-Чио-Сан и Пинкертона совершенно подрывает эмоциональную линию оперы Пуччини: это из-за куклы страсти? Это из-за того, что у женщины отбирают куклу, она кончает собой?

Прежнего директора Венской оперы Доминика Мейера можно было покритиковать за компромиссность осуществлявшихся в его десятилетний период постановок: они старались быть новаторскими, но обычно смягчёнными, чтобы не чересчур шокировать. Но и в такой форме новые спектакли, как правило, воспринимались консервативной публикой с недовольством. «Люди всегда любят прежнюю постановку», - говорил Мейер.

«Мадам Баттерфляй» до недавнего времени шла в Вене в по-настоящему антикварной постановке 1957 года, главное достоинство которой было в том, что её декорации быстро монтировались (поэтому её ставили на те вечера, когда днём шли репетиции нового спектакля), и в том, что она давала артистам большое пространство для собственной интерпетации образа (как тут не вспомнить солистку Московского театра имени Станиславкого и Немировича-Данченко Елену Гусеву, покорившую Вену в партии Чио-Чио-Сан в этой скромной постановке несколько лет назад!). Замена её на «импортную» постановку 15-летней давности – это часть политики новой дирекции по перенесению на венскую сцену проверенных своим успехом в других мировых театрах, когда-то новаторских спектаклей, намеренное создание «мирового контекста» здесь и сейчас, чтобы уже на его фоне рисовать свои новые планы – а заодно убрать подальше наследие прежней дирекции.

В этом же русле – и «Похищение из сераля» в постановке Ханса Нойенфельса, впервые осуществленной в Штутгарте в 1998 году. «Похищение из сераля» - первая немецкая опера, зингшпиль, в которой все герои, кроме одного – того самого паши Селима, которого пришлось заменить из-за теста на коронавирус - и поют, и говорят. Нойенфельс придумал, что каждую роль должны исполнять два артиста—один оперный и один драматический. Первые минуты спектакля они полностью повторяют друг друга, двигаясь параллельно, в одинаковых костюмах. Но очень быстро это меняется, и работа двух артистов с несколько изменёнными Нойенфельсом (он сам ещё и драматург!) текстами превращается во внутренний диалог героя со своим альтер эго. «Успокойся, Бельмонте», говорит певец Даниэль Белле, исполняющий главную мужскую партию, своему двойнику драматичесчкому артисту Кристиану Наттеру. «А теперь пой» отвечает ему параллельный образ через несколько минут. Приглашающий жест дирижеру (эту «роль» превосходно исполнил Антонелло Манакорда) – и ария начинается.

(С) Michael Pöhn/Wiener Staatsoper

Для арий построена специальная сцена на сцене (художник-постановщик Кристиан Шмидт). Действие происходит на трёх уровнях – в оркестровой яме, где оркестр и дирижёр не только играют музыку, но и подыгрывают представлению, и на сцене – и всё отмечено резвостью и остроумием. В вокальном же отношении настоящей принцессой вечера (королевы в нём не оказалось) стала американка Лизетте Оропезе - виртуозное певческое воплощение Констанции. И хотя на премьере в адрес постановочной группы прозвучало больше неодобрительных «бу», чем обычно для консервативной публики Венской государственной оперы, хочется засчитать эту постановку, безусловно, в актив новой дирекции. Оглядываясь назад, кажется странным, что так давно в Вене не звучала эта настолько венская опера, написанная в этом городе счастливым 26-летним Моцартом, переживавшим собственную женитьбу вопреки обстоятельствам на Констанции Вебер в городе, где столь модно в это время было всё турецкое.

Другой составной частью политики новой дирекции стало возрождение «Электры» Рихрада Штрауса в постановке выдающегося оперного режиссёра Гарри Купфера, сделанной в Вене в 1989 году. В 2015 году её заменила довольно радикальная постановка Эриха Лауфенберга, в которой действие трагедии было перенесено в подвал богатого венского дома начала XX века, периода сочинения оперы. В ней были и обнажённые служанки под душем, напоминающем концлагерь, и живые собаки, а главное - быстро менявший обстановку и добавлявший всему действию динамизма лифт-патерностер, в котором артисты быстро перемещались на сцену и убирались с неё, а в конце именно в нём опускались окровавленные трупы Клитемнестры и Эгиста. Эта постановка была тогда воспринята многими в штыки.

Новая дирекция вернула старую версию Купфера, а за пульт встал Франц Вельзер-Мёст – почтенный австрийский дирижёр, ушедший в 2014 году с поста главного дирижёра оперы из-за конфликта с Мейером. Его появление в яме было даже встречено энтузиастами криками браво (вроде как запрещёнными в театре из-за коронавируса, но вот это правило в реальности не исполнялось), а по окончании спектакля публика устроила настоящую овацию. Что до постановки Купфера, то невозможно было отделаться от ощущения, что видишь если и не «музейную», то «историческую» версию. Высокий подиум на сцене, обезглавленный памятник Агамемнону в центре композиции, какие-то восточные балахоны на героях и повисание на веревках как главный элемент сценического движения, - всё это воспринимается как устаревший пафос, приличествующий, наверное, античной трагедии, но не декадентскому либретто Гофмансталя. Особенно после того, что сделал с этой оперой Лауфенберг в прежней венской версии или Кшиштоф Варликовский этим летом в Зальцбурге. Так что реванш состоялся, а вот «освежение» репертуара – вряд ли. Известная вагнеровско-штраусовская певица Рикарда Мербет оказалась достойной, но никак не сенсационной Электрой, а Камилла Нуланд – превосходной Хрисофемидой. Глубокий баритон Дерек Велтон был радостным открытием в партии Ореста.

И если «Мадам Баттерфляй» стала первым из шести обещанных на этот сезон переносов на венскую сцену разных достижений европейской оперной режиссуры последних десятилетий, то «Электра» - первым из двух возрождений отставленных прежней дирекцией старых венских спектаклей.

Наконец, третьим элементом программного заявления новой дирекции стал месседж «звёзды остаются». Эту функцию превосходно выполнил «Симон Бокканегра» Верди в постановке Петера Штайна 2002 года, которая никогда не исчезала из репертуара театра, с Пласидо Доминго в главной партии. Партнёрами маэстро в эти вечера стали артисты, находящиеся в расцвете своих талантов: Хибла Герзмава (Амелия), Гюнтер Гройссбёк (Фиеско), Нажмиддин Мавлянов (Габриэле Адорно).

Я имел счастье слышать Доминго в этом же спектакле в Вене семь лет назад. Конечно, за это время маэстро постарел, ссутулился. В начале оперы звучал нестабильно, испытывал сложности с верхними нотами, явно берёг силы. Но и в дуэте с исключительной по масштабу своего певческого и музыкального дарования Хиблой Герзмавой, и особенно в сцене Сената был прекрасен. Доминго 79 лет, это его 53-й сезон в Венской опере. Но эту баритоновую партию (и основную его последних лет) он поёт по-теноровому, в высокой позиции. Доминго не теряет свой удивительной способности электризовать всех окружающих, когда при нём все начинают петь лучше. И когда «старик» по тексту оперы благословляет «молодых» – Герзмаву-Амелию и Мавлянова-Адорно – в этом проникновенном моменте ощущается голос Истории, которая творится перед нашим взором.

К этому же третьему, «звездному» направлению политики новой дирекции стоит отнести и пятичасовую французскую версию «Дон Карлоса» Верди с супер-звездой Йонасом Кауфманом в заглавной партии, прошедшую в начале октября. Эта постановка Петера Конвичного 2004 года - лаконичная, с минимумом декораций, нефальшивым психологизмом, выдержанная в историческом ключе, но врывающаяся в современность отдельными сценами, отчего её актуальность воспринимается только сильнее, никогда не исчезала из репертуара дома на Рингштрассе. Правда, шла редко из-за своей масштабности. На сей раз свои коррективы в этот едва ли не самый значительный пока спектакль этого сезона внесла пандемия. Сцену аутодафе Конвичный поставил так, что она начиналась в антракте в фойе театра. В условиях коронавируса это оказалось невозможно и потребовало адаптации: процессия избиваемых еретиков по парадной лестнице театра была снята на видео и показывалась на экране, как репортаж – с дополнительной аллюзией к телевизионным репортажам с Оперного бала. Были в спектакле и другие «протуберанцы» в настоящее и прямо в руки к зрителю: вместо положенных в grand opera танцев Конвичный поставил сцену «Сон Эболи», переносящий нас из средневековой Испании в мещанскую квартиру 1970-х. А когда Поза на сцене агитирует за свободу Нидерландов, с верхнего яруса прямо в руки зрителям разбрасывают листовки.

Директор театра Рошчич говорил на пресс-конференции, что к этому спектаклю готовились как к премьере – и из-за вынужденных адаптаций, и потому, что это большое театральное действо давно не совершалось на венской сцене. Кроме того, ковидом заболел Ильдар Абдразаков, ожидавшийся в партии короля Филиппа. Ему нашли достойную, хотя и вряд ли равную замену в лице Микеле Пертузи. Главным же событием этого спектакля стал вовсе не Кауфманн, чья неспособность отказаться от самолюбования пагубно сказывается как на его пении, так и на артистической игре. А ансамбль: Малин Быстрём (Malin Byström) в партии королевы Елизаветы, Эв-Мо Хюбо (Eve-Maud Hubeaux) в образе Эболи и Игорь Головатенко как Родриго восхищали всё больше и больше по мере того, как пятичасовая эпопея шла к своему завершению. А значительная часть успеха этого спектакля по праву принадлежит стоявшему за пультом всемирно известному маэстро Бетрану де Бийи.

В конце октября Венскую оперу ждёт новый перенос – или, как их теперь называют, re-staging – одного из нашумевших спектаклей последних десятилетий: «Евгений Онегин» Чайковского в версии Дмитрия Чернякова, впервые осуществленной в 2006 году в Большом театре. Легко предположить, что театр ждёт новая борьба криков «браво» и «бу». Выставка достижений мировой режиссёрской оперы на венской сцене продолжается.

Возврат к списку